Перед глазами всё поплыло.

Руки, ноги — будто онемели.

Работа сердца на разрыв. Практически на износ. Жизненные запасы рухнули в самый ноль. Ей бы сейчас отдышаться, как следует, прийти в себя, восполнив утерянные запасы, но разве ей предоставят такую роскошь?

— Как БЕРЕМЕННА? — прошептала с отдышкой. Сфокусировала взгляд на карих глазах, смакую на языке произнесенное слово. Как так? Не может быть. — А таблетки? А месячные? Это ведь из-за таблеток, меня предупреждали. Просто…

— Ну-у-у, — пожала плечами гинеколог, выбрасывая в мусорное ведро перчатки, — против природы не попрешь, да и таблетки иногда дают сбой. Насчёт месячных… иногда они идут вначале беременности. У вас же где-то третья неделя, плюс-минус, могу ошибаться, так что нечему удивляться.

Нечему удивляться? Она говорит, нечему удивляться?! Боже…

— Завтра проведем дополнительные анализы, и если вы рады сей новости, ваш участковый гинеколог поставит вас на учёт. Вы ещё молоды, судя по анкете, уже рожали. Конечно, придется постоянно сдавать анализы и проверять кровь, так как это не шуточки, но я думаю, что это в первую очередь из-за таблеток. Уверенна, прекратив их прием, вы выровняете показатели тромбоцитов. Если же беременность для вас нежеланна… — последовала выразительная пауза, отчего у Юли по спине пробежал холодок, а на затылке зашевелились волосы, — тогда не затягивайте.

Всё. Юлю накрыла паническая атака. Чтобы не взвыть, закрыла ладошкой рот и почувствовала, как из глаз брызнули слёзы.

Нет-нет. Только не аборт. Она бы никогда не сделала аборт, даже если бы знала, что это стопроцентно ребёнок Глеба. Две-три недели. Может, больше. Если месяц, тогда Глеба, если меньше — Вала. Как она не почувствовала, что их теперь двое? Как? Почему не прислушивалась к вопящим симптомам, списывая всё на смену обстановки, нервы, такие-то таблетки. Почему?!

Боже, помоги…

Её реакция была воспринята на свой лад. Со стороны можно было подумать, что она не рада, что льет слёзы, не желая этой беременности, но это было не так. Радовалась она, ещё как, просто… нависшее над ней грозовое облако быстро скрыло от неё мелькнувшую радугу, обрушившись на голову леденящим душу ливнем.

Когда в палату всё так же заторможено вошел Глеб, Нина Алексеевна кинула в его сторону сочувствующий взгляд и повернулась к коллеге, сделав при этом едва уловимый кивок.

— Ага, даже так! Ну, тогда поздравляю! — похлопал оторопевшего Глеба по плечам врач, ввергая того в ещё больший шок. — Мои предположения оказались верны — в вашей семье грядет пополнение. Конечно, теперь нужно держать руку на пульсе, — вмиг стал серьёзным, делая какие-то пометки, — кушать витамины, спать, избегать нагрузок, не нервничать — и вот увидите, всё у вас будет хорошо. Машунь, — обратился к вошедшей медсестре, не обращая внимания на гнетущую атмосферу, — выпиши на утро все необходимые направления. Извините, но я не могу отпустить вас домой. Угроза выкидыша, нужно поберечься пару деньков. А пока что капельницы, покой и здоровый сон.

— Спасибо, доктор, — отчеканил жестко Глеб, не разрывая с Юлей зрительного контакта.

— Тогда отдыхайте, — улыбнулся им врач, направляясь к двери. — Я завтра утром ещё загляну. А вы, — обратился к хмурому Глебу, — езжайте домой и отдохните, как следует, а то на вас тоже лица нет.

Когда послышался тихий щелчок двери, Юля всем своим нутром почувствовала исходившую от Глеба угрозу. Ещё десять минут назад в его глазах плескалась тревога, но сейчас… чего в них только не было. Медленно опустив веки, постаралась собрать себя воедино, осознавая, что теперь она не одна и так же медленно распахнула их, приготовившись к самым настоящим пыткам.

— Значит, беременна, — едко резюмировал муж, пребывая далеко не в самом радостном настроении. Конечно, когда за спиной маячила тень Дударева, особо не поскачешь от счастья. То, о чем мечтал не один день, сейчас повисло на чаше весов, разделяя его жизнь на «до» и «после». Не измена жены подкосила его окончательно. Не обнаруженный недавно телефон, по которому она поддерживала связь со своим любовником, а именно эта, сука, новость, парализовавшая его воспаленный мозг похлеще любой анестезии. Его словно резали по живому, а он смотрел, корчился в агонии, крошил в пыль зубы, раздувал ноздри, захлебываясь собственной кровью, а пошевелиться, сделать хотя бы что-то, чтобы облегчить эти муки, так и не мог.

Юля молчала и только судорожно вздымающаяся грудь давала понять, что она пребывала в неменьшем шоке, нежели он и что для неё данное известие тоже стало открытием.

— Кто отец? — процедил, непроизвольно сжав кулаки.

Юля спрятала заплаканное лицо в ладонях, и надрывно выдохнула, отрицательно замотав головой.

— Что ты мямлишь? — взревел, подлетая к ней. Хотел стряхнуть, оторвать с корнями эти дрожащие руки, сдавить заплаканное лицо пальцами и вытрясти из неё всю ту дурь, что успел увидеть, прежде чем она спрятала от него взгляд.

— Я не знаю! — зашлась горьким плачем, чувствуя, что уже всё. Не выдерживает. Что накрыло безысходностью. Подкосило, придавив сверху каменной глыбой. — Не зн-а-а-аю… — так и не убрав руки. Горло сдавило, сжало колючей проволокой, наполняя палату хриплым звучанием, а она всё не решалась посмотреть на Глеба, боясь, что не выдержит, не сможет смириться с его приговором.

— Ясно-о-о… — судорожно выдохнул, отступая назад. Юля, поняв, что его давящая энергетика сместилась в сторону, отлепила от лица мокрые ладони и подняла голову, щурясь от искусственного освещения. — Я так понимаю, в этом уже нет необходимости, — и ожесточенно рванув с безымянного пальца обручальное кольцо, со всей силы швырнул его в дальний угол. Ударившееся об стену, оно звонко приземлилось на коричневый линолеум, закатившись под одежный шкаф.

Поняв, что означает этот жест, Юля подорвалась с кровати и, выдернув с вены катетер, бросилась за ним следом.

— Глеб, подожди, стой… — Ирония судьбы. То, к чему она так стремилась, из-за чего так настрадалась и наревелась, именно сейчас вызвало в душе животный страх.

— Что такое? — окинул он её потухшим взглядом, заметив, что она вырвала иглу. Недовольно сжал губы, словно сдерживаясь от неугодного порыва, и преодолев в два шага образовавшееся расстояние, всё же сжал её дрожащие плечи, впившись пальцами в хрупкие плечи. — Ошиблась в подсчётах? А ну, давай, спой мне, что ребёнок стопроцентно мой, переубеди меня, заставь поверить.

Юля дернулась, чувствуя, как волнообразно выгнулись стены, и сильно зажмурилась, заглушая накатившую слабость.

— Давааай… — прижался Глеб губами к вспотевшему виску, продолжая удерживать её на весу. — Давай, Юляш, скажи правду, да так, что бы я и на этот раз поверил. Хотя бы раз поставь себя на мое место и прочувствуй, каково это — жить, строя призрачные надежды. Давай, скажи всего лишь одно слово, всего лишь одно ничтожное слово, — прижал безвольное тело к себе и, переместив одну руку на оголившиеся в проеме распашонки ягодицы, болезненно их сжал, заставляя её широко распахнуть глаза. — Я ведь сдохну, Юль. Сдохну от этой грёбанной неизвестности. Пожалей меня. Скажи, что он мой.