— Иногда я ненавижу его, Кэрол, за все, что он сделал. И за то, что он требует от меня. Но, даже осознавая это, я сделаю все, что он хочет, невзирая ни на что.

— Я чувствую то же самое по отношению к Дэви, — призналась Кэрол. — О, я знаю, для тебя он — не подарок. Но для меня-то он — единый свет в окошке. Я не могу жить без него, понимаешь? — Когда Кэрол говорила это, ее суровые черты смягчились, и Донна вдруг увидела в ней ту девушку, которой была Кэрол много-много лет назад. — Иногда мне ничего не стоит разорвать его на щепки, избить до полусмерти бейсбольной битой, особенно когда я узнаю, что он опять за кем-то волочился. Но за всем этим лежит один и тот же факт: я даже подумать не могу о том, чтобы жить без него… Мы стареем, девочка, — печально продолжила Кэрол, — а мужчины — нет. О, у них все по-другому: прибавляются года, но не мозги. Большинством мужчин правит их член, а не голова, и так продолжается, пока они не впадают в старческий маразм. Ты только посмотри на политиков, которые начинают суетиться, если вблизи оказывается чья-нибудь юбка. И нам остается лишь глотать это, как бы оно ни было горько и обидно.

Донна кивнула. Она тоже понимала это. Чувство солидарности с Кэрол буквально захлестнуло ее.

— Я никогда не могла понять женщин, которые остаются возле своих мужей после того, как их прилюдно осрамили!..

— А я могу! — захихикала Кэрол. — Потому что без мужей они ничто. Они даже не пытаются начать новую жизнь в сорок или в пятьдесят. Хотят, чтобы их счета автоматически оплачивались, нуждаются в хорошей машине, в красивом доме… Они желают, чтобы им таким образом заплатили за то, что они вырастили детей, что все эти годы принимали огонь на себя. В общем, хотят того же, что и молодые пташки: чтобы мужья их защищали. Даже в просвещенные девяностые годы не так уж много есть женщин, которые могут выжить без мужчины. Равно как и выжить рядом с ним.

Донна вздохнула.

— Я и не думала, что когда-нибудь заговорю об этом, Кэрол. Считала, что у меня все это есть. Оно и вправду у меня было. Но только потому, что я ни о чем не подозревала. Нет, не то чтобы я совсем уж пребывала в неведении. Я намеренно сделалась слепой, даже глухонемой. Трем мудрым обезьянкам до меня далеко… Мне жаль, что мы с тобой не подружились много лет назад.

Женщины долго глядели в глаза друг другу.

— Многие годы я ненавидела тебя, — порывисто призналась Кэрол. — Я ненавидела твою самоуверенность, потому что все время словно бы слышала в твоем присутствии воображаемую сирену. Мне было противно, как ты говоришь, как ведешь себя. Я ненавидела тебя потому, что сама не могла быть такой, как ты, как бы ни старалась. Я могла только оставаться самой собой.

Донна схватила руку Кэрол и с силой стиснула ее.

— А я хочу быть такой, как ты, Кэрол. Говорю это от всего сердца. По крайней мере, ты берешь у жизни все, что она преподносит тебе, — и возвращаешь ей это назад, прямо в рот. Ты сильная… Сильная женщина!

Кэрол улыбнулась. Она видела густые блестящие волосы Донны и ее прекрасную одежду, на которую старались не обращать внимания; бугорки ее маленьких грудей, прикрытые шелком; скользила взглядом по ее изящным ногам. Кэрол знала, что у Донны нет никаких изъянов на теле: ни родовых растяжек, ни варикозных вен, ни черных кровяных звездочек.

— Ты тоже сильная, Донна. Если бы только ты сама об этом знала! Ведь надо быть сильнее, чем этот чертов Арнольд Шварценеггер, чтобы двадцать лет удерживать такого человека, как Джорджио. Не унижай себя, дорогая. Ты проделала огромную работу. Твоя сила громаднее, потому что ты не знала, что борешься за Джорджио. Ты не знала, что тебе приходится конкурировать… Я же следила за мужем во весь период брака. Дэви даже не пытался скрывать от меня своих измен. Я находила письма, номера телефонов, ощущала аромат чужих духов, состирывала с его вещей губную помаду, не принадлежавшую мне. Вот почему я и до сих пор слежу за ним, как ястреб. Ты удивилась бы, глядя на глупых сучек, которые хотят немного встряхнуться, закадрив местного преступника. Это все, что в их глазах представляет собой Дэви. А для меня он — Дэви из Плейстова, Дэви, с которым я ходила в школу, Дэви, за которого я вышла замуж, Дэви, отец моих четырех детей. Я была на седьмом месяце беременности от него, когда этот ублюдок наконец-то женился на мне. И пришлось еще бороться за это. И с того самого времени я за него борюсь.

— Но он стоит этого? Всей этой борьбы? — тихо спросила Донна.

Кэрол выпрямилась на стуле и усмехнулась. На лицо ее вернулось прежнее суровое выражение… Кэрол — крепкий орешек! Кэрол — жена преступника!

— Иногда, когда я лежала ночью в постели и ждала, пока этот подлец вернется домой, я задавала себе такой же вопрос.

— А сейчас? — еще тише спросила Донна.

— Сейчас?.. — Кэрол издала ироничный смешок. — Сейчас пусть все остается так, как есть. Иначе можно считать, что я растратила впустую лучшую часть своей жизни.

Донне стало грустно. Она закурила сигарету, глубоко затянулась и сказала:

— В таком случае он и свою жизнь растратил попусту. Потому что если ты была ему не нужна, то почему он все еще здесь, с тобой?

Кэрол закусила губу и задумалась. А потом серьезным тоном ответила:

— Потому что я мать его детей, дорогая. Никакая длинноногая вертихвостка не может выдержать такой конкуренции. Я родила Джеми в сорок один год, чтобы удержать этого кобеля на месте. Он обожает ее — это его малышка. Вот все, что я имею на сегодняшний день. И я достаточно честна, чтобы признать это.

— В таком случае у тебя больше преимуществ, чем у меня, Кэрол. Кэрол готова была откусить себе язык за то, что сгоряча сболтнула лишнего. Но вместо этого она печально покачала головой:

— Вот почему я пыталась растолковать тебе — ты удерживала Джорджио без всяких оков, как бы там ни было. А с человеком вроде него для достижения этой цели нужна большая ловкость…

Донна встала, не дослушав ее.

— О, были оковы, Кэрол, были. Правда, все они висели на мне… — Она нетвердой походкой подошла к двери и приоткрыла ее. — Если ты что-то узнаешь о Шри-Ланке, сообщи мне, хорошо?

Донна вышла из офиса. А Кэрол Джексон осталась неподвижно сидеть на стуле. Ей хотелось зашить свои громадные, толстые губы. Вдруг, точно очнувшись, она вскочила, подбежала к двери, распахнула ее и громко позвала Донну, которая направлялась через двор к своей машине:

— Донна! Если я тебе понадоблюсь, позвони! Хорошо?!

Донна кивнула. И махнула на прощание рукой вновь обретенной подруге. Сквозь слезы, потоком лившиеся из глаз, она, ведя машину, даже не различала шоссе.

Дональд Левис торжественно вернулся в крыло, расточая улыбки приветствовавшим его заключенным. Он выглядел седым, старым и больным. Но в то же время более злобным, чем раньше. В глазах сохранялся прежний стальной блеск, а провалившиеся щеки и черные тени вокруг глаз лишь добавляли зловещих черт его и без того мрачному облику. Он двигался, слегка сутулясь; два приятеля, шедшие по бокам, казались его суровыми стражами. Никто не догадывался о боли и муках, которые вынужден был вытерпеть Левис, чтобы заставить себя просто ходить. Он все время оглядывался по сторонам вокруг себя, кивая направо и налево знакомым. Единственная искренняя улыбка его была адресована Сэди. На самом деле он хотел лишь вернуться в камеру и лечь. Но понимал, что все сразу же заметят такое проявление слабости и запомнят это на будущее. Левис осторожно присел на стул в комнате отдыха и улыбнулся Джорджио.