Сходным образом наличие определенной организации не предполагает превалирования определенного института. Одна и та же организация может быть частью различных институтов с разными следствиями, каждый из которых отличается от других ненаблюдаемыми компонентами – например, убеждениями. Гильдии как организации могли быть частью института, который обеспечивал защиту прав собственности, но они также могли быть частью института, создававшего монопольные права. На самом деле они могли быть частью обоих институтов одновременно.

Итак, мы не можем полагаться на одну лишь индукцию и изучать эндогенные институты, исследуя их наблюдаемые черты, такие как правила и организации. Ирония состоит в том, что вывод из теории игр, касающийся множественности и подтверждающий тезис о том, что дедукции недостаточно для позитивного анализа эндогенных институтов, также указывает и на недостаточность индукции, основанной на наблюдаемых аспектах институтов. Множество разных институтов может быть связано с одними и теми же наблюдаемыми институциональными элементами.

Традиционные эмпирические методы общественных наук основываются на двух предпосылках: во-первых, на том, что теория может в достаточной мере ограничивать, т. е. предсказывать эндогенные исходы для определенного набора экзогенных и наблюдаемых черт ситуации; во-вторых, на том, что достаточно большое число наблюдаемых эндогенных переменных делают значимой классификацию, основанную на наблюдении. Однако эти предпосылки не работают в случае эндогенных институтов.

Ни дедукции, ни индукции недостаточно для изучения эндогенных институтов. Из этого следует, что их изучение нельзя начать ни с института, ни с игры. Если институт является эндогенным фактором, который мы желаем установить, и не является непосредственно наблюдаемым, он не может выступать в качестве отправной точки анализа. Подобным образом мы не можем начать анализ с формулировки ситуации как игры, поскольку такой шаг заставил бы нас допустить многое из того, что следует эмпирически выделить и аналитически реконструировать. Мы пытаемся понять, как особая игра стала и остается релевантной и какие убеждения и нормы установились в пределах правил данной игры.

Для начала анализа мы используем контекстуальный анализ и дедуктивную теорию. Это позволяет выделить существенные проблемы, касающиеся рассматриваемого места и момента времени, которые заслуживают изучения. Необходимо контекстуальное знание рассматриваемого общества, включая знание его экономических, политических и социальных качеств.

Например, нет смысла спрашивать, какие институты упростили найм агентов в торговле на дальние расстояния, если рассматриваемая экономика ограничивалась вопросами выживания и вообще не предполагала торговли. Точно так же нет смысла изучать то, что именно облегчало обезличенный обмен в небольших городах, где никакой анонимности не было.

В подобных случаях исторический контекст заставляет нас ставить иные вопросы, например: почему не возникло торговли на дальние расстояния, почему не образовались большие поселения? Следовательно, анализ начинается с признания специфики контекста и исторической случайности институтов. Иными словами, необходимо быть знакомым с изучаемым обществом.

Если такое контекстуальное знание имеется, теоретические построения усиливают нашу способность выделять важные проблемы. Например, теории экономического роста подчеркивают значимость институтов, которые мотивируют технологические инновации и превращают сбережения в инвестиции. Культурологический анализ демонстрирует важность институтов, которые мотивируют индивидов считать стремление к прибыли и материальному благосостоянию морально достойным занятием. Теория прав собственности отмечает важность институтов, гарантирующих права собственности, для работы рынков. Экономическая теория транзакционных издержек показывает важность их снижения до уровня, на котором становится возможен обмен. Теории политической экономии подчеркивают значимость институтов, поддерживающих политический порядок, позволяют правителям брать на себя обязательства по защите прав собственности, а также влияют на использование принудительной и регулирующей власти государства.

Использовать теоретические построения для выделения релевантных проблем важно по той причине, что наблюдаемое поведение не всегда напрямую отражает значимость институтов, на которые нам указывает теория. Поведение, порождаемое институтом, может находиться за пределами равновесной траектории и потому быть недоступным для наблюдения. Как отмечается в работе Грейфа и соавторов [Greif et al., 1994], говоря об институтах обеспечения исполнения контрактных обязательств, «эффективность институтов наказания нарушений контрактных обязательств порой лучше оценить так же, как эффективность армий в мирный период, – т. е. по тому, как мало они используются. Следовательно, при изучении исторических данных для определения того, насколько важна была роль купеческих институтов в обеспечении исполнения контрактов, число действительных случаев принуждения к такому исполнению не является значимым индикатором» [Ibid., p. 746].

Императивом является совмещение контекстуального знания и дедуктивного вывода. Например, теория прав собственности подчеркивает важность обеспечения прав собственности для привлечения инвестиций, стимулирования производства и обмена. Однако мы должны рассмотреть контекст, чтобы определить, какие именно права собственности были важны и кто именно угрожал правам собственности конкретного индивида – центральное правительство, соседнее племя, местная элита, землевладелец, армия или его родственники.

Поэтому следует совместить контекстуальное значение с теорией, чтобы выделить связанные с благосостоянием центральные транзакции и соответствующие им регулярности поведения, такие как найм агентов, создание крупных корпораций, денежный кредит в отсутствие правовой системы, здоровый или нездоровый образ жизни, инвестирование ресурсов в инновационную деятельность. В других случаях мы можем начать анализ с определения некоторых интересных исходов – таких как верховенство закона, экономический рост, социальная стабильность, политический порядок, соблюдение прав собственности или определенное распределение доходов. В этом случае мы ставим такой вопрос: какие регулярности поведения в каких именно транзакциях проявляются в этих интересных исходах или способствуют им? Какие транзакции наиболее важны для достижения таких интересных исходов (например, эффективности, политического порядка, мобилизации ресурсов или равенства)?

Анализ может также начинаться с исследования того, почему «собака не лаяла», – т. е. почему не было того поведения, которое могло бы привести к определенному исходу. Каковы вспомогательные транзакции, которые были связаны или могли бы быть связаны с данной центральной транзакцией? Каковы транзакции, в которые индивиды могли бы вступить, но не вступили, и почему? Мы пытаемся определить, что породило наблюдаемое нами поведение в центральной транзакции или что могло предотвратить порождение поведения, отсутствие которого мы стараемся понять.

Например, в Англии в XII в. агентские отношения, по-видимому, еще не сложились, несмотря на то что торговля на дальние расстояния вполне оформилась. Морской купец Годрик из Норфолка не использовал агентов, хотя и признавал опасности, связанные с заморскими путешествиями. Его биограф эпохи зрелого Средневековья отметил, что в путешествиях «в Шотландию, Британию и обратно», которые были необходимы для ведения торговли, Годрик «подвергался многим опасностям на море» [Coulton, 1918, p. 415–420]. Купцы признавали риск торговли без агентов, однако не выработали технически осуществимого поведения, которое могло бы снизить этот риск. Почему не были сформированы агентские отношения? Какие институты, если дело вообще в них, мешали этим агентским отношениям?