Хайнс влез в перепалку:

– Я бы выразил уважение доктору Ло Цзи. Он знает себя и свои способности, поэтому не желает бесцельной траты ресурсов. – Повернувшись к Рей Диасу, он любезно добавил: – Мне кажется, мистеру Рей Диасу не мешало бы кое-чему у него поучиться.

Всем было понятно, что Тайлер и Хайнс не защищали Ло Цзи, просто их неприязнь к Рей Диасу была намного сильнее.

Гаранин постучал по столу председательским молотком:

– Прежде всего, Отвернувшийся Рей Диас заговорил без разрешения председательствующего. Я напоминаю вам о необходимости уважать других Отвернувшихся. Аналогично я напоминаю Отвернувшимся Хайнсу и Тайлеру, что ваши слова также недостойны этого собрания.

Хайнс поднялся с кресла:

– Господин Председатель, Отвернувшийся Рей Диас всего лишь продемонстрировал солдатскую грубость. Вслед за Ираном и Северной Кореей его страна попала под санкции США из-за ядерной программы. Это вызвало у него психологические осложнения. По сути, между планом «роя москитов» мистера Тайлера и планом Рей Диаса по сооружению гигантской ядерной бомбы особой разницы нет. Я разочарован обоими. Это два прямолинейных плана, стратегия которых видна всем с самого начала. Ни в одном из них нет хитроумной загадки, в каковой и заключается стратегическое преимущество нашего проекта.

Тайлер не остался в долгу:

– Мистер Хайнс, а ваш план – какие-то наивные фантазии!

Когда заседание закончилось, Отвернувшиеся направились в Комнату медитации, их любимое место в здании штаб-квартиры ООН. Им казалось, что комната, сооруженная именно для молчания, была самой судьбой предназначена для Отвернувшихся. Они стояли в тишине, зная, что не смогут поговорить откровенно вплоть до начала войны. Между ними, как безмолвный свидетель, лежал куб железной руды, словно бы впитывающий и запоминающий их мысли.

– Вы слышали о Разрушителях? – вполголоса спросил Хайнс.

Тайлер кивнул:

– ОЗТ только что объявило об этом в Интернете. ЦРУ проверяет.

Отвернувшиеся вновь замолчали. Каждый из них представлял себе своего Разрушителя. Эти образы бессчетное количество раз будут являться им в кошмарах. Ибо в тот день, когда явится Разрушитель, Отвернувшемуся, скорее всего, настанет конец.

* * *

Увидев входящего отца, Ши Сяомин попытался забиться в угол. Но Ши Цян просто сел рядом.

– Не бойся. Я не ударю тебя и не буду ругать – на этот раз. У меня нет сил. – Он достал пачку сигарет, выбил две и предложил одну сыну. Ши Сяомин неуверенно взял ее. Они закурили и немного посидели в молчании. Затем Ши Цян сообщил:

– Мне дали важное задание. Я скоро уеду за границу.

– А как же твоя болезнь? – Ши Сяомин с беспокойством воззрился на отца сквозь облако табачного дыма.

– Давай сначала поговорим о тебе.

Тон Ши Сяомина перешел на просительный:

– Папа, мне за это такой срок выпишут…

– Если бы ты совершил какой-нибудь мелкий проступок, я бы, пожалуй, отмазал тебя. Но это серьезное преступление. Мин, мы оба взрослые. Мы должны отвечать за свои действия.

Ши Сяомин в отчаянии склонил голову и молча затянулся сигаретой.

Ши Цян продолжил:

– Отчасти это моя вина. Я не особо занимался твоим воспитанием, пока ты рос. Приходил домой поздно, такой уставший, что выпивал рюмку и заваливался в постель. Никогда не ходил на родительские собрания в школе, никогда ни о чем с тобой серьезно не беседовал. Вот уж верно, так верно: мы должны отвечать за свои действия.

Со слезами на глазах Ши Сяомин растирал сигарету о край койки, как будто пытаясь стереть недавнюю часть своей жизни.

– Тюрьма – это университет для преступников. Забудь об исправлении; просто держись подальше от других заключенных. И научись защищаться, ну хоть немного. Вот, возьми… – Ши Цян положил на койку пластиковый пакет. Внутри были два блока обычных сигарет «Юнь Янь». – Если понадобится что-то еще, мать вышлет.

Ши Цян направился к двери, затем обернулся:

– Мин, может быть, ты снова увидишь своего отца. К тому времени ты будешь старше меня; тогда ты поймешь, какая тяжесть сейчас лежит на моем сердце.

Через маленькое окошко в двери Ши Сяомин следил, как уходит его отец. Со спины он выглядел совсем старым…

* * *

В эпоху всеобщего волнения Ло Цзи был самым спокойным человеком в мире. Он прогуливался по берегу озера, плавал на лодке, собирал грибы и ловил рыбу, а затем повар готовил из них вкуснейшие блюда. Он просматривал множество книг на полках библиотеки; а когда становилось скучно, выходил наружу и играл в гольф с охраной. Он ездил на лошади по полям и лесам в сторону заснеженных вершин, но никогда не добирался до их подножия. Он часто сидел на скамейке возле озера и глядел на горы, отражающиеся в воде, ничего более не делая и ни о чем не думая. День за днем проходили как во сне.

Все это время он оставался в одиночестве и не общался с окружающим миром. Кент тоже жил в имении, но у него был свой небольшой кабинет, и он редко попадался на глаза. Ло Цзи лишь однажды разговаривал с офицером, отвечающим за безопасность, – попросил, чтобы охранники не ходили за ним следом; а если это необходимо, то пусть держатся вне поля его зрения.

Он чувствовал себя как лодка на воде, тихо плывущая со спущенным парусом – не знающая, где ее причал, и не желающая знать, куда ее несет течение. Порой, вспоминая свою прежнюю жизнь, он с удивлением отмечал, что всего-то несколько дней прошло, а она изменилась до неузнаваемости. Ну что ж, такой расклад его удовлетворял.

Особый интерес у него вызывал винный погреб. Ло Цзи знал, что пыльные бутылки, лежащие на стеллажах, содержат в себе лучшее в мире вино. Он пил в гостиной, он пил в библиотеке, иногда он пил в лодке – но никогда не напивался; он пил лишь столько, чтобы оставаться в идеальном, полупьяном-полутрезвом состоянии. А затем тянулся к забытой прежним хозяином длинной трубке и курил.

Ло Цзи не разжигал огня в камине, даже когда шли дожди и в гостиной становилось прохладно. Он знал, что время для этого еще не настало.

Он никогда не пользовался Интернетом, но время от времени смотрел телевизор. Он пропускал новости и смотрел лишь те программы, что не были связаны с текущими событиями, а еще лучше с современностью вообще. Такие программы еще можно было отыскать, хотя их показывали реже и реже в эти последние дни Золотого века.

Однажды поздней ночью он засиделся за бутылкой коньяка, которой, если верить этикетке, было тридцать пять лет. Нажимая кнопки на пульте управления, он