— А вас как… в детстве… звать-позвать?

— В детстве? Меня и сейчас мама зовёт Гуга. А бабушка — Гурико, ей 105 лет, она в селе живёт. Вам было бы интересно в Грузию поехать! Уверен, вам там понравится. Мы всех встречаем радушно, хотя некоторые невоспитанные свиньи пьют и едят у нас, а потом уезжают и грязные пасквили сочиняют. Ну, горбатого могила исправит, только для горба надо поглубже яму выкопать…

— А вы знаете… певица Гверд… что-то Гверд…

— Гвердцители? Как не знать? Даже лично был представлен на каком-то банкете. Красавица! Звезда!

— Красивая фамилия.

Полковник начал мазать икру на блинчик:

— Да, древняя, княжеская… А знаете, что означает? «Гверди» по-грузински «сторона», а «цители» — «красный», что выходит?

Я понял:

— Давний предок был такой… с красной щекой… А как будет «Красная площадь»? Цители — что?..

— Цители моэдани.

— А, красный майдан… В Германии много фамилий тоже… вместе два слова… Мы с Алкой в скверушке сидели, говорили, фон Лузерлох, а разгильдяйцы пришли, били… людобилы… людобои…

— Какие разгильдяи? Кого били? Где? — насторожился он.

Я прикусил язык:

— Вообще так… Всякая сбродочь выкрутасывается… — И перевёл разговор: — У нас есть фамилия «Fleischhauer»… кто мясо топором…

— «Рубщик Мяса»? — понял полковник, и мы предположили, что предок этого рода рубил мясо день за днем, год за годом, в дождь и пекло, одно и то же: замах — рубок — треск костей; и сын его делал то же самое, и внук, и правнук…

Разливая по второй, полковник начал разговор об Альпах, о новом доме и о том, как мы будем связываться по компьютеру:

— Я вам по-русски пришлю точное описание, что я желаю, а вы переведите на немецкий, поищите… — но я был занят вкусной твёрдой колбаской и мало слушал его:

— Да, хорошо, делаем…

Полковник подчеркнул:

— Это не то чтобы горит, но и затягивать не следует… Здесь очень уж плохо пахнет… Опасно жить стало, в прямом смысле… Надо уходить на Запад. Не на Восток же?..

И стал говорить, что раньше можно было многое противопоставить Западу, теперь — ничего, только позорное и слепое обезьянье подражание, что Запад по-хозяйски, с презрением, смешанным с жалостью, наблюдает, как Россия движется наобум и на авось, действуя по принципу: пока чеченский петух в задницу не клюнет, мужик в Кремле не перекрестится, где вспучило — туда и меть камнем, не ошибешься… И лучше вовремя уехать, чем потом, когда начнётся затягивание петель на шеях:

— Нет, я не говорю, что у России нет будущего. Это неверно. Будущее есть и у Сахары, и у Бермудского треугольника. Нет хорошего будущего — это будет вернее… А всё потому, что сознание у людей на всех уровнях — пещерное, криминальное, джунглевое… И троглодитство только усиливается… Одно на уме: распил — откат — занос…

Потом он предположил, что в будущем, когда в этих башкириях-татариях придут к власти молодые князья, которые не захотят отдавать нефть и бабло столичным олигархам, Россия может быть развалена на куски — а где столько танков взять, чтобы всех прочь ползущих удержать?

— Нефть в пригоршнях уносить будут, хаос начнётся. Поэтому так дороги сейчас эти поганые погоны, — похлопал он себя по плечам, — что все в менты хотят вылезти, чтобы других терроризировать! «Другого народа и другого продукта у нас нет и не будет, надо расходовать и продавать то, что есть», — думает Кремль и ест то, что есть съесть… И будет есть, пока есть, что съесть. А что сам не съест — дружбаны подъедят… — Он наклонился ко мне, чтобы сообщить, понизив голос: — Я скажу вам больше — в России уже много веков власть с помощью армии, органов и чиновников ведет геноцид своего народа, раньше просто кол, виселица, рубка голов, расстрелы, сейчас — косвенно: уморение голодом, нищетой, болезнями, взятками, поборами… Поверьте мне, я с этим каждый день сталкиваюсь! Коррупцию в России надо узаконить, потому что борьба с коррупцией там, где все коррумпировано, в лучшем случае — донкихотство, в худшем — глупость… Тридцать миллионов чиновников — это факт, и ждать, что они все вдруг исправятся, — утопия. Ведь у нас разрешено любое преступление, нужно только заплатить. Раньше взятка была смазкой, теперь превратилась в само горючее, без неё ничего не едет, всё стоит… Они, может быть, там, наверху, и стараются что-то сделать, но не выходит. С коммунизмом явно не вышло, с капитализмом — тем более, но признать не хотят. Вообще критику, как все ущербные, не любят: не дай бог правду сказать — тут же на дыбы: да как, да мы, да великая держава!.. Самомнения — горы! Да и что в ней такого великого? Размер? Как в том анекдоте — «он не выше, он длиннее»… А без критики общество не стоит, как вы понимаете…

— Но вы не правы… По «Euronews» про техноцентр, Колково или Осколково, слышал…

Полковник поморщился:

— Ерунда на постном масле, как и всё, что они болтают… В это, как вы правильно сказали, Осколково ни один не то что великий, а нормальный ученый не согласился приехать. И не согласится — что ему тут делать?.. Учить, как компьютеры включать? Впрочем, в Россию какой синхрофазотрон ни ввези, через месяц в нём будут самогон гнать и огурцы солить, такая страна… Хотят как лучше, а будет как всегда… Скоро про это Осколково забудут, что-то другое начнут долбить…

— Павлик Отморозов, или?.. — вспомнил я учебник фрау Фриш, где был нарисован мальчик в ушанке и валенках и, кажется, с топором в руках.

Полковник сделал себе крошечный бутербродик с рыбулькой:

— Вот-вот, в точку… Национальный герой, Павлик Отморозов, который папу-кулака предал… Асейчас всем на всё наплевать, лишь бы деньги сделать и подальше отсюда, в тёплые края дёрнуть. Сейчас бы Отморозов в каком-нибудь менеджерском институте учился и как сыр в масле катался, при папе-то кулаке и маме-кулачке… Это раньше кулаки были врагами народа, а сейчас — первые друзья… Знаете, есть даже анекдот: выходят из Думы два народных депутата, один со вздохом говорит: «Да, плохо стал жить народ, плохо!» — а другой, сортируя по карманам пачки долларов, с удивлением на него смотрит: «А тебе-то чего?» Недаром семьдесят процентов молодёжи хочет быть не космонавтами, как раньше, не мафией, как в 90-е, и даже не бизнесменами, а госчиновниками… Это же страна-анекдот, где всё наоборот!

Пришла проводница в пилотке, принесла запах духов, шуршание чулок, лукавые взгляды, пробила билеты, спрашивала о чае. Полковник усадил её, взял за руку:

— Как, красавица, с массажем для пассажиров?

Она руку высвободила, но не очень резко:

— Массажи — в салонах, а у нас — поезд.

Полковник продолжал смотреть на неё жидкими глазами:

— Вот у нас идея есть — к поезду вагон с ночными бабочками пристегнуть. Где им и летать, как не в ночном поезде? Как вам эта идея? Наши ребята часто, наверно, в этом поезде ездят?

— Кто ваши — я не знаю, но по-любому шуму много будет, беготни… Жены ломиться станут. Хлопотно больно, нам работы прибавится, — сразу оценила она, на что полковник игриво улыбнулся, еще гуще беря её за руку: