— Отвратительная история. Я так сожалею. Нам следовало уйти сразу после матча, а они бы пусть делали все, что им заблагорассудится.

— Знаешь, когда Кит ударил ту сумасшедшую, идея состояла в том, чтобы проявить галантность. По отношению ко мне. Это для него все равно что набросить свой пиджак на лужу.

— Ты так думаешь?

— Любопытно, что сумасшествие и непристойность всегда идут рука об руку. Как сумасшествие и антисемитизм. Шекспир был прав. Офелия…

— О да. И, боюсь, довольно-таки несчастная Офелия, — ответил Гай, все еще бурлящий адреналином и гневом, к которым вдобавок примешивалась жгучая неловкость из-за его собственной реакции на гнусность, совершенную Китом. Он не испытал страха, нет, только оцепенение, как если бы все, во что он верил, оказалось стертым с лица земли, перестало существовать. И теперь Гай пробормотал, адресуясь к себе самому: «Что делать, совершенно не понятно…»

Чуть погодя она сказала:

— Мне так нравится твой язык… Все эти наши поцелуи…

— Тебе они удивительно хорошо удаются.

— Новичкам везет.

Они припарковались на ее тупиковой улочке, и она одарила его серией литературных поцелуев — «Мод», «Жеральдиной», «Евой в раю» и (счастливое изобретение!) «Офелией до и после смерти Полония». Потом добавила «Посул великолепной ночи». Во всяком случае, она была уверена, что сделала достаточно, чтоб восстановить его силы после того промаха, о котором он так сокрушался. Потом, с последним из множества вздохов, она потянулась за своей сумочкой.

— Твои чулки, — отрывисто сказал он. — Они порваны на коленях.

— Знаю. Я вообще не вижу смысла в чулках, когда они такие тонкие и прозрачные. На самом деле нужны, конечно, добротные плотные колготки. Присмотри за мной, пока я не доберусь до двери. Выходить не надо.

Она выбралась из машины и вошла в ворота сада. Но потом повернулась и пошла обратно — пошла так, как другой ночью, очень скоро, пойдет к другому мужчине, сидящему в другой машине. Приблизившись, она наклонилась к водительскому окну, и Гай проворно опустил его. Сунув голову внутрь машины, она одарила его «Еврейской принцессой».

Когда все закончилось, Гай непроизвольно поднес руку ко рту.

— Это — это было…

— Непростительно? — таинственным тоном спросила Николь. — Между прочим. Я собираюсь прекратить занятия с Китом.

— Правда? — нежно сказал Гай.

— Пытаешься сделать, что можешь. Но я наконец-то точно определила, чего я в нем не переношу.

— Чего же? — спросил Гай еще нежнее.

— Он ужасный простолюдин. Просто ужасный.

Простолюдин или нет, Кит Талант Кен-Чельский[87]все еще пребывал вне дома. Ночь только начиналась. Будучи хотя и скромного происхождения — сыном простого преступника, — Кит Талант все еще наслаждался свободой.

В тяжелом своем «кавалере» совершил он размашистое турне по пригородам Лондона: побывал в Плэйстоу, где высадил Петронеллу, доставил Сутру в Арнос-Гроув, отвез в Слау Энэлайз (Бэзил вел себя как-то странно), затем отправился в Айкенхэм, чтобы довезти малышку Дебби до дому в целости и сохранности. И немного посидел у нее в полуподвале, попивая растворимый кофе и коротая время с ее легко вообразимой матушкой, которая слышала о победе Кита по ТВ (в виде сообщения, врезанного посреди трансляции другого дартсового матча, который она смотрела), а потому и не ложилась, чтобы его поздравить — и, естественно, проследить, чтобы крошка Дебби не дала Киту «за счет заведения». Ни в коем разе не пренебрег Кит и своей ответственностью за Триш Шёрт — он самолично помог Майку Фрейму сунуть ее в мини-такси, и он же, стоя с задранной кверху двадцаткой, исчерпывающим образом проинструктировал водителя. Не забыл он и про Игбалу, которую, поскольку она жила по соседству, оставил напоследок; теперь она крепко спала (он проверял) в багажнике машины.

Растворимый кофе был выпит, сигареты выкурены, время убито. Новый Кит Талант. Сладок, однако же, вкус победы. В прежние времена Кит и Дебс непременно нашли бы удобный случай улизнуть, чтобы немного помиловаться, а позже Кит все уладил бы с миссис К. Или он мог бы подождать в «кавалере», куря еще и еще и слушая записи дартсовых матчей, пока Дебби не выбросила бы в окно ключ и он не поспешил бы обратно, чтобы как следует вдуть ей на халяву. Но сегодня? Сегодня перед ними предстал новый Кит Талант, не иначе. Да и Дебби была особенной. Она стоила 85 фунтов стерлингов. И он обнаружил, что теперь, когда ей стукнуло шестнадцать, она больше не будоражит его по-настоящему, ни так и ни этак; львиная доля колдовства бесследно исчезла. А значит — нет. Он расцеловал и обнял миссис Кенсит, а потом, на пороге, даже еще целомудреннее простился с Дебби — и был таков. В машине он сунул в магнитофон запись дартсового матча (финал, Оббс-Твемлоу — вещь неувядающая) и направился к Триш Шёрт.

Двадцатью минутами позже он сидел у себя в гараже, где выкурил двадцать сигарет и раздавил бытылочку «порно». Цик, цик — кровавые пятна появлялись у него на воротнике. Слезы гордости редко, но мерно капали ему на колени. Может, еще один пызырь? Уже немного пплыл. Бычья концовка: прямо в глыззз. Не пыли, а брысь Дебс мыленькую пылку. Быстрей пыссыть.

Время от времени он поглядывал на плывущую у него перед глазами красавицу — на дартсовую мишень: калейдоскоп всех надежд и мечтаний. Это она сделала. Это сделала Ники. Старушка Ник. Затем — домой, к поденщине любви. Он выгулял жену, подержал, чтоб отрыгнула, собаку, и… Полубессознательный, полуграмотный и даже не полуквалифицированный, Кит Талант Ноттинг-Хиллский прислонил наконец голову к полунадежной пробковой стене и стал думать о полулюбимой Николь, лежа под холодным черным небом полуночи.

А теперь вот я спешу под низким солнцем, с нетерпеливостью любовника спешу к Ким Талант, с душераздирающей нетерпеливостью любовника, боясь, как бы мир не погиб, прежде чем я встречусь с испытующим сиянием ее глаз. По пути, в сонной сутолоке, царящей на Голборн-роуд, вижу трех юных женщин, идущих вместе, которые облизывают и сосут свои пальцы. Зачем? Что еще за нечестивое новшество?.. Ах да, конечно. Они ели картофель-фри, ели из открытого пакета чипсы, обрызганные маринадом и посыпанные солью. И теперь облизывают свои пальцы. Долго еще смогут они это делать. Долго еще в их распоряжении пребудут свобода, пальцы и губы. С нетерпеливостью любовника стану я расстегивать ее комбинезончик. С нетерпеливостью любовника разорву я липучки ее подгузника.

Ким спала. И Кит тоже, в три часа пополудни. Он пытался подняться; пытался совершить освежающую прогулку к «Черному Кресту». И тут же снова вернулся обратно. Его мученический храп заполнял всю квартиру. И сон Ким тоже был беспокойным, пронизанным болью, охваченным младенческим стремлением — страстным, извечным и по большей части туманным — к тому, чтобы не просто уйти от младенчества, детства, отрочества, юности, но иметь дело напрямую с узлами и обманами бытия. Даже младенцу понятно, что смерть не есть единая идея — это многосоставной символ. Детка, что с тобой стряслось? Папочка, это просто конфликт между телом и сознанием. Я спросил Кэт, почему бы ей не воспользоваться возможностью пройтись по магазинам. Голос мой прозвучал то ли убедительно, то ли безумно. Замкнутая бесцветность ее лица сказала мне — нет, нет; но затем глаза ее закрылись, и что-то было решено, было принято некое важное решение. И она ушла, она оставила нас одних.