– Мы, ваятели надгробий, унаследовали от могильщиков тягу к дешевой философии, но что до поэзии… я знаю только те стихи, которые иногда выбиваю на плитах.

Он атаковал салат, словно тот был его злейшим врагом. Когда рот его снова освободился, он заключил:

– Так что денег у этого семейства немерено. А состояние сеньоры Вилабру – одно из самых солидных в стране.

– И при этом она постоянно живет в доме Грават.

– Ну, по миру-то она поездила больше, чем ты и вся деревня, вместе взятые.

– Да нет, я имею в виду, что она живет в деревне.

– А что здесь плохого? Я тоже живу в деревне.

Он вытащил из мятой пачки сигарету и серьезно взглянул на Тину. Потом расстегнул молнию на папке и извлек из нее толстый конверт. Протянул его Тине.

– Это и правда записи учителя?

Тина никогда не видела, чтобы ели так быстро.

– Даже не сомневайся.

– Вот уж дерьмовая жизнь. Извини.

– Да, жизнь дерьмовая.

– Прошло много времени. Уже никому до этого дела нет.

– Мне есть дело.

– Да тебе-то от этого ни тепло ни холодно.

– Дело в том, что именно в мои руки попало письмо, которое человек написал пятьдесят лет тому назад.

– Ну так отдай его сыну учителя, и дело сделано.

Серральяк порылся в портфеле и достал карточку с надписью «Марбрес Серральяк, ООО». На ее обратной стороне было что-то написано от руки.

– Адрес Марсела Вилабру.

Тина взяла карточку. Ее немного покоробил тон Серральяка, когда тот сказал и что? Поедешь к нему, чтобы сказать послушайте, сеньор Вилабру, вы сын не своей матери, а своей матери? А он ответит как замечательно. Так что? Намерена поехать? Вот так запросто, без всяких доказательств?

– Ну, как-то так. Придумаю что-нибудь.

– Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь любил меня с той же убежденностью, с какой ты делаешь все это.

– Любить – это сейчас не про меня.

– Тогда почему ты все это делаешь?

– Не знаю. Возможно, для того, чтобы последнее слово оставалось не за смертью.

Серральяк сделал глубокую затяжку и улыбнулся, покачивая головой. Тина наблюдала за ним озадаченно, почти с обидой.

– А что такого произошло? Ты что, никогда не грустишь?

В последний раз Серральяк грустил пару лет назад, когда смотрел телевизионный репортаж о Генуэзском и Центральном венском кладбищах, а также о кладбище Пер-Лашез в Париже. И сказал себе все, хватит. Потому что он был уже хорошо знаком с погостами в Сорте, в Риалбе, во всем Батльиу, в долине Ассуа, в Тирвии, он работал на них и на кладбищах в других долинах, но ни одно, ни одно из них не могло сравниться с Торенским. Но почему-то, увидев то, что я увидел по телевизору, я впал в депрессию. И подумал, что это ужасно – зарабатывать на жизнь, высекая на камне имя и точную продолжительность человеческой жизни.

– Но ты же занимаешься и другими вещами.

– Да, конечно, я много чего делаю. Но все-таки больше всего мне нравится работать с надгробиями.

– Ты знаешь, в своей книге я пишу о том, что граница Жерри в каком-то смысле обозначает водораздел между домами с черепичными крышами и с крышами из плитняка.

– Это не совсем точно. Но я не понимаю, какое отношение это имеет к моим проблемам.

– Просто это одновременно и граница между кладбищами с нишами и кладбищами с могилами, вырытыми в земле.

– Ниши больше распространены на севере. Я ведь и для ниш тоже изготавливаю плиты. Они делаются из более качественного материала: шлифованный черный мрамор… – Пауза. – А когда выйдет твоя книга?

– Мне бы хотелось, чтобы это случилось до… В общем, до.

– Да, ты полна тайн.

Я одинока, потому что мне не с кем поговорить о том, что я боюсь снова ехать к врачу, о вежливом, но решительном отдалении от меня Арнау, о предательстве Жорди. У меня нет ни одной подруги. Вот так все просто. А напротив меня – единственный человек, проявляющий интерес к потаенным сторонам моей жизни: каменотес почти пенсионного возраста, который облицевал плиткой дома и покрыл шифером кровли половины домов в комарке и который изваял в камне великое множество сертификатов о жизни и смерти.

– У всех есть свои секреты, так что не надо волноваться.

– Но у меня действительно это вызывает беспокойство. Такая молодая женщина, как ты… должна… Не знаю. Ну… В общем, понимаешь?

Тина перебила его до того, как он изрек нечто неподобающее, тем самым поставив их обоих в неловкое положение.

– Как только книга выйдет, я подарю тебе экземпляр.

– Ну тогда я подарю тебе надгробный камень, – живо прореагировал Серральяк.

И они принялись от души хохотать, я просто умирала от смеха от этой его шуточки, а Ренде, стоя за барной стойкой, подумал ох уж этот Жауме… надо же, клеит эту пухленькую училку, да уж, парень не промах…

63

Когда История начинает углубляться в детали, она утрачивает свой эпический полет, но поскольку доставшийся мне фрагмент истории я наблюдаю изнутри и вблизи, то не могу обойти стороной эти детали. Это смешно, доченька, но я не перестаю думать о том, что мне суждено умереть из-за кофе с ликером. Сегодня утром, как я делаю всегда, когда устанавливается холодная погода, прежде чем открыть школу, я зашел в таверну Мареса. Забавно, а возможно, печально, что сначала я колебался, стоит ли мне туда идти, исключительно по причине своей лени. Было холодно, и сильный ветер, беспрестанно завывавший всю ночь, призывал остаться дома. Но я стряхнул с себя лень (что советую всегда делать и тебе) и пошел в дом Мареса.

– Черт бы побрал этот ветер с проклятых гор, ядрена мать, – воскликнул Модест, ставя кофе с ликером на стойку.

Ориол ничего не ответил. Он смотрел на улицу. Увидел, как двое детишек с ранцами за спиной и печальным, как сам день, взглядом мужественно сражаются с ветром, и подумал, что ему не следует тут рассиживаться, поскольку он очень не любил, когда малыши остаются в школе одни. Он сделал первый глоток, ощутил живительную силу кофе, и когда уже собирался сделать второй, и последний глоток, во входном проеме возникла чья-то тень. Ориол краем глаза посмотрел на дверь. Алькальд Тарга с чемоданом, непривычно довольным лицом и какой-то женщиной. Держа в руке стаканчик с недопитым кофе, учитель инстинктивно прикрыл лицо ладонью и отвернулся от входа, уставившись вглубь кафе.

– Модест, сеньора проведет здесь несколько дней. – И обращаясь к сеньоре: – Вот товарищ, о котором я тебе говорил.

Тарга подошел к Ориолу, который уже допил свой кофе и поставил стаканчик на мраморную столешницу.

– Товарищ Фонтельес, позволь представить тебе Изабел.