— раб, и он будет проклеймён как раб. По логике и закону.

Горящие глаза, рассыпавшиеся из-под чепчика волосы, и не крик, а рычание:

— Нет! Я его не отдам!

Фрегор сладко улыбается, голос его весел и даже радостен.

— Отлично. Тогда мы проклеймим и тебя. Ты ведь из Амрокса. Не так ли?

— Да, — ошеломлённо кивает она, — я сирота, воспитывалась в Амроксе.

— Отлично.

Почти незаметный командный жест, и двое спецовиков, шагнув вперёд, берут её за плечи, выворачивая руки, а врач подхватывает падающего и захлёбывающегося криком ребёнка.

— Не-ет!

— Рыжий, — хозяин щёлкает пальцами.

— Да, хозяин, — слышит он, как со стороны, свой хриплый сдавленный на рык голос.

— Ну-ка, расскажи нам об Амроксе, — и хохочет, — кого там воспитывают.

Она бьётся, пытаясь вырваться, и, удерживая её, спецовики, видимо, иначе не умея, разрывают на ней халат и рубашку. Фрегор оглядывает обнажившееся белое, по-девичьи тонкое тело, но с женскими налитыми грудями и кивает.

— Отлично. Можете её взять, ребята. Если выживет, проклеймите.

Спецовики радостно гогочут, приступая к выполнению приказа…

…В десять приехал «серый коршун» с командой в зелёных петлицах. Этих было ничем не удивить. Или… похоже, с ними, как и со спецовиками, Фрегор договорился заранее. И лично проследил, чтобы его приказ был выполнен. Несколько новорождённых умерли, как и говорил врач, прямо во время клеймения, и их, вместе с забитыми спецовиками охранниками, не пожелавшими отдать своих детей женщинами и, видно, просто попавшимися под руку мужчинами из обслуги увезли на утилизацию в том же «сером коршуне». Или «коршунов» было несколько?

…Белый, под цвет своего халата, врач сидел в своём кабинете и пил. Судя по запаху, неразбавленный спирт. Когда Гаор вошёл и остановился у двери, врач тяжело поднял голову.

— А, ты… Ну как, дикарь, доволен? Приятно тебе, что чистокровных клеймят? Что ещё твоему хозяину нужно?

Гаор промолчал. Фрегор отправил его к врачу с не очень ясным заданием: «Побудь там, последи, чтоб он по шкафам не шуровал». И потому он молча стоял у двери. А врач продолжал:

— Ещё декада, и умрут все грудные… а кто старше… выжившие сойдут с ума, только на утилизацию… У кормящих пропадёт молоко, начнутся маститы… Тоже… на утилизацию… Лучших производителей забили… И что? Вязать с аборигенами? Конец питомнику. Зачем? Зачем это ему? Ну, не нужны, ну, лишние, сдай на номерное клеймение, да в тот же Амрокс, с руками бы оторвали, первоклассный же материал… был… не себе — так никому…

«Так ты, сволочь, знаешь про Амрокс? — спросил про себя Гаор, — так…»

— Какой материал… Чистокровки, — бормотал доктор, — и патологии совсем мало. Ну, зачем? Полукровок и по посёлкам полно, все накопители забиты. А здесь… ведь сколько лет налаживали конвейер и в один день…

Ни сочувствия, ни ненависти у Гаора не было. Он стоял и молча слушал, зная, что никто ничего изменить уже не может, и что всё, увиденное им, намертво отпечаталось в памяти. И побои, и насилия, и… и весёлая игра троих новобранцев в чёрной форме. Им стало скучно, и они затеяли игру. Трое перебрасывают друг другу нечто, за чем бегает, пытаясь перехватить, четвёртый. Он сам так играл не раз в училище, и называлось это «играть в собачки», да что училище, он с посёлка эту игру помнит, и девчонки у Сторрама так дразнили его и других парней сорванными шапками, сказано же, игра. Только трое играющих — спецовики, и, радостно гогоча, они перебрасываются не мячом и не шапкой, а кричащим младенцем, а между ними мечется обезумевшая полураздетая женщина с растрёпанными чёрными волосами. И он из-за хозяйского плеча смотрит на эту игру с усталым равнодушием и слушает хозяйское хихиканье. А потом новобранцев зовёт капитан, и один из них пинком ноги в живот отбрасывает женщину так, что она падает и остаётся лежать неподвижно, а другой походя, как мячом, с силой шваркает ребёнка о стену, и вся троица убегает уставной рысью, даже не оглянувшись на оставшиеся на припорошенном снегом бетоне тела…

Сзади раскрылась дверь и его не сильно толкнули в спину.

— Ступай поешь, Рыжий, — весело сказал хозяйский голос. — А мы тут с врачом побеседуем. На отвлечённые литературные темы.

— Да, хозяин, — равнодушно ответил Гаор и вышел из кабинета.

Бездумной памятью движений — набегался сегодня и за хозяйским плечом, и по его поручениям — Гаор прошёл по коридору на хозяйственный двор, уже совсем по-ночному тёмный. «День прошёл?» — тупо удивился он, проходя к так и оставшейся у дежурки их машине. Прожекторы горели вполнакала и через один, но ему и оставшегося хватало, чтобы не заблудиться.

Гаор достал свой свёрток с сухим пайком, бутылку воды и сел на подножку. Странно, но есть не хотелось, и он жевал безвкусные как после «пойла» бутерброды, запивая их щиплющей язык и нёбо минералкой, словно по обязанности. Хотя… хотя так и есть. Ему приказали есть, и он ел. Выполнял приказ. Будьте вы все прокляты… все до единого, и прошлые, и будущие… Над головой тёмное почти беззвёздное небо, луны нет. И к лучшему. Кем бы ни были эти женщины по крови, но для Мать-Луны любое зачатие… «Прокляты мы», — в который раз он отстранённо подумал об ургорах. И справедливо. Огонь Великий, Огонь Справедливый, выжги всю скверну и нас с ней, нет нам прощения, никому — ни приказавшим, ни исполнившим приказ…

— Наелся, лохмач?

Гаор медленно с усилием повернул голову, не поднимая глаз. Чёрные с окованными носками ботинки… Спецовик? Будет бить? Хрен с ним. Убьёт? Значит туда и дорога.

— Ну и как тебе?

Гаор угрюмо молчал, зачем-то продолжая жевать. Но спецовику, похоже, хотелось не так поговорить, как высказаться.

— В первый раз на зачистке? Ничего, привыкнешь. А там, — спецовик хохотнул, — там и понравится. Это мы ещё деликатно-аккуратно, с цирлих-манирлихами. Новобранцев много, лохмач, им сразу в полную силу нельзя работать, голову теряют, а то и вовсе с катушек слетают. Эх, белёсых мало, вот у салаг и злобы настоящей нет, так, баловство одно. Но для тренировки сойдёт. А то давно дела, ну, не настоящего, но чтоб всерьёз, не было. На «мясе» настоящей работе не научишься. Понимаешь, лохмач, «мясо», оно знает, что ему деваться некуда, а когда вот так, — спецовик негромко и вполне искренне засмеялся, — самый смак, когда оно на что-то ещё надеется, просит тебя, умоляет… Тут и покуражиться можно.

Гаор молча слушал, опустив голову. Ничего нового он не услышал, да и не ждал. О спецовиках, и как их делают и откуда они такие берутся,