Из ее рук выпал лоскут, над которым она трудилась, но она не прекратила своей работы. Рассеянно она взяла в руку подол своего платья и принялась так же методично, как раньше, вырезать прямо в нем маленькие дырочки. Щелк, щелк, щелк — двигались ножницы, и никто даже не подумал остановить ее.

— Итак, я — сын Гарри Лейси, — медленно заговорил Ричард. — Я сын сквайра.

Никто не отвечал. Глаза дяди Джона смотрели в пустой камин, словно он видел там языки пламени и горящие поленья. Но там было пусто. Мамина голова низко склонилась над ее платьем. Оно было сшито из кремового шелка с мелкими желтенькими цветочками, и сейчас она вырезала эти цветочки с пугающей аккуратностью. Лоскутки падали к ее ногам, будто бы она сидела весной под цветущим вишневым деревом.

— Значит, я — наследник, — вдруг сказал Ричард окрепшим голосом. — Я — сын Лейси. И Вайдекр принадлежит мне.

— Вайдекр! — вскричал дядя Джон и вскочил со стула, словно подброшенный пружиной. В два шага он пересек комнату и, схватив Ричарда за лацканы сюртука, затряс его. — Ты наградил свою собственную сестру ребенком, и все, о чем ты можешь говорить, это о Вайдекре?

И он вдруг отпустил Ричарда, словно ему было противно даже прикасаться к нему.

— Вы оба истинные Лейси, — с горечью продолжал он. Его глаза смотрели на нас с отвращением. — Оба. — Его губы прыгали, словно он только что надкусил что-то испорченное и дурно пахнущее. — Вы плоть и кровь Беатрис. Все, о чем вы способны думать, — это отвратительное поместье, а все, к чему вы стремитесь, — это удовлетворить свою похоть. Вы оба истинные наследники ведьмы Вайдекра.

Мы не говорили ничего. Я не осмеливалась поднять взгляд от полированной поверхности стола, в которой виднелось мое отражение. Я была похожа на привидение своей бледностью и огромными остановившимися глазами. Дядя Джон опять облокотился на камин.

— Это должно быть аннулировано, — ровно заговорил он. Неистовство ушло из его голоса, и теперь он звучал надтреснуто и устало. — И это будет последнее, что я сделаю для вас обоих. Я поеду в Лондон и подам в суд, чтобы ваш брак отменили на том основании, что вы являетесь братом и сестрой, а имение постараюсь продать. Вайдекр будет продан, а вы двое разлучены!

Я не протестовала. Как это ни странно, я была даже довольна.

Кошмар присутствия Лейси на земле Вайдекра заканчивался, и он должен закончиться, чего бы это ни стоило мне или Ричарду. Тем утром в беседке произошло нечто худшее, чем просто насилие. Это было гадкое, грязное извращение. Я хотела, чтобы линия Лейси была прекращена раз и навсегда. Я хотела, чтобы не было на Богом данной земле никаких Лейси после меня и Ричарда. Больше всего я хотела, чтобы эта прекрасная земля была наконец освобождена от Лейси. Я жаждала наказания. Я мечтала быть изгнанной отсюда. Я хотела, чтобы боль от потери Вайдекра, боль от потери моего имени и дома разорвала мне сердце. Я мечтала быть пойманной и выпотрошенной, как форель в реке.

— Да, — отозвалась я.

Моя мама тоже заговорила.

— Да, — сказала она.

Глаза Ричарда перебегали с одного лица на другое. Тень колебания мелькнула по его лицу, затем он тоже сказал:

— Да.

— Тогда я начну сразу же. — Голос дяди Джона звучал решительно. — Селия, вы поедете со мной как опекун Джулии.

Мама кивнула.

— Джулия, вы немедленно отправляетесь в Хаверинг-холл, где останетесь с вашей бабушкой. Вы двое не должны видеть друг друга до самого нашего возвращения. Это понятно?

Мы молча кивнули.

— Вы, Ричард, останетесь здесь, пока мы не вернемся. Мы не будем отсутствовать долго.

Ричард кивнул.

Дядя Джон направился к двери, и мама молча последовала за ним.

— Мама! — жалобно позвала я.

Она остановилась и взглянула на меня. Я никогда прежде не видела у нее такого выражения лица. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой зеленоглазую потаскуху, а не ребенка, которого вырастила.

Я заколебалась. Не было такой просьбы, с которой я могла бы к ней обратиться. Я видела, как ее глаза скользнули с моего лица на живот, где рос мой ребенок.

— Тебе надо переодеться, мама, — тихо сказала я.

Она взглянула на платье, все усеянное маленькими дырочками.

— Да, — только и ответила она и вышла из комнаты.

Она не притронулась ко мне. Она даже не попрощалась. Она ушла прежде, чем я успела сказать «до свидания», или попросить у нее прощения, или умолять вернуть мне хоть капельку любви. И я даже не сказала ей, как сильно я ее люблю.

Ричард привез эту новость вечером. Он прискакал в Хаверинг-холл, и, едва увидев его, я поняла, что произошло что-то ужасное, ведь дядя Джон приказал ему оставаться дома.

Но теперь дядя Джон был мертв, и Ричард мог поступать, как ему вздумается. Мама была мертва тоже.

Ричард получил письмо от мирового судьи, в котором было сказано, что неподалеку от небольшого городка карета была остановлена неизвестным грабителем. Он застрелил их всех.

Джема, дядю Джона, мою маму.

Через некоторое время проезжающие обнаружили открытую карету на обочине дороги и лошадей, мирно пощипывающих травку поблизости. Джем лежал, мертвый, снаружи, дядя Джон был внутри кареты, казалось, он пытался защитить маму своим телом. Мама была застрелена тоже.

Деньги из походной сумки дяди Джона исчезли. Также исчезли мамины серьги из розового жемчуга и ее великолепное ожерелье в пандан к ним, которое дядя Джон привез из Индии. Она никогда не расставалась с этими драгоценностями, но теперь они пропали.

Мировой судья, мистер Пирсон, выражал свои соболезнования и сообщал, что он дал объявления о награде за поимку преступника, и если мы захотим что-нибудь добавить к ней, то должны связаться с ним. Также он сообщал, что принял меры к отправке тел домой.

— Что нам следует делать, сэр? — почтительно спросил Ричард у лорда Хаверинга, испуганно расширив глаза. — Что мы с Джулией должны делать?

— Конечно, вам следует остаться здесь, — вмешалась бабушка. — Вы останетесь здесь, пока все это не кончится. Я позабочусь о Джулии, она моя внучка. И для тебя этот дом всегда будет кровом, Ричард.

Я ничего не говорила. Я даже ни о чем не думала. Как мне нужна была мама! Как мне нужна была ее помощь! Я не знала, как мне жить без нее. Я даже не могла думать о том, где я буду жить, что будет со мной и моим не рожденным еще дитя.

— Леди Хаверинг, — твердо заговорил Ричард. — Я должен признаться кое в чем вам и его милости, что, несомненно, приведет вас в удивление.

Я не понимала, о чем собирается говорить Ричард. Все, что я слышала, это тоненький жалобный плач в уголке моего разума: «Мама».

Поэтому я оставалась недвижной, когда Ричард подошел ко мне и взял меня за свободную руку, в другой я держала письмо, сообщавшее об убийстве моей мамы. Он продел мою руку под свою и повернулся к бабушке и дедушке.