Петтер был на диво немногословен. Он молча подал мне руку, помогая спуститься по обледенелым ступенькам; распахнул дверцу автомобиля; тронул машину с места…

Ингойя осталась позади. Петтер без лишних вопросов рулил в сторону все той же бухты. Видимо, отныне мои променады по берегу будут происходить там.

В памяти всплыли некоторые детали прошлой… кхм, прогулки, и я почувствовала, как щеки мои заливает румянец. Нужно отвлечься, заговорить о чем-то другом! Чтобы не думать и не вспоминать.

— Кажется, инспектор Бернгард подозревает меня, — сказала я наигранно легкомысленно.

Петтер бросил на меня взгляд, усмехнулся и качнул головой.

— Вряд ли, — не согласился он. — Скорее меня.

— Но вас-то почему? — удивилась я. — Уннер ваша невеста… — я запнулась и поправилась с усилием: — Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.

Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.

— Не называйте ее моей невестой. В тот раз… Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. — Голос юноши звучал устало, но твердо. — Инспектор решил, что я ее… соблазнил и бросил.

— Не женитесь? — не поняла я, туго соображая от недосыпа. — Почему?

Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.

— Вы с ума сошли… — начала я, но договорить он мне не дал.

Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.

— Петтер, — растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.

Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.

— Разве вы не понимаете, Мирра? — улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. — Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.

Я вздохнула. Мальчишка! Не думаю, что Уннер порадовала его честность.

— Петтер, я… — слова словно застревали в горле, а исходящий от Петтера аромат — фиалка и миндаль, немножко сливок — кружил голову. Я сглотнула и попробовала снова: — Петтер, послушайте, все было замечательно, но…

— Но вы не хотите продолжать, — закончил он. Запах аниса будто встопорщил острые углы, и к нему добавилась кислинка петитгрейна. Обида. Отстраненность.

— Ингольв — мой муж. — Тихо напомнила я. Радости это обстоятельство мне не доставляло. — И ваш командир, Петтер. Возможно, потом…

— Потом? — странным тоном повторил он. Отвернулся, завел мотор.

Аромат пихты — смолисто-хвойный, прохладный — звучал раскатисто и гулко. Смирение. И крапивой жалила боль.

Только спустя долгую минуту до меня дошло. Петтер ведь уверен, что никакого «потом» не будет. Что эта история закончится для него, как и для остальных, рудниками или казнью.

Но теперь я знала твердо: я сделаю все, чтобы он жил. Нельзя позволить ему стать одной из жертв этого дурацкого заговора!

— Петтер, — беспомощно проговорила я и замолчала. Что тут можно сказать?

Не глядя на меня, Петтер дернул плечом.

— Не надо, госпожа Мирра, — он выделил голосом это холодное «госпожа», словно очерчивая границу между нами. — Мне не нужна ваша жалость.

Сухой аромат чабреца, упрямая резкость эвкалипта… И соленый вкус печали.

А во мне вскипели досада и злость.

— Прекратите! — потребовала я резко. — Зачем вы все усложняете?

— Усложняю? — повторил Петтер горько. — Я бы отдал все на свете, чтобы вы хоть недолго…

Не произнесенное «любили меня» будто повисло в воздухе холодным туманом.

— Не нужно мелодрам, — попросила я, отвернувшись. Я понимала, что причиняю ему боль, но… иначе будет хуже.

Петтер промолчал, и только исходящая от него жаркая перечная горечь выдавала его эмоции.

А меня раздирали противоречивые желания. Хотелось обнять его, попросить прощения за свою резкость. И одновременно — ударить еще больнее.

Безрассудное чувство ко мне принесет ему только разочарование. Нам обоим следует забыть о том, что произошло вчера…

Петтер затормозил на берегу. Сложенные на руле руки, скорбная складка губ… Сейчас казалось, что ему никак не меньше тридцати.

— Я немного прогуляюсь, — выдавила я.

Он молча кивнул, не двигаясь с места.

Я с некоторым трудом выбралась из автомобиля и огляделась. Здесь все было по-прежнему: обрывистые скалы, бушующее внизу море, низкие серые тучи.

Медленно, увязая во влажной глине, я двинулась вдоль берега. Небольшой пляж, как полукруглая сцена, камень, на котором стоял Исмир…

На ступеньках лестницы не осталось и следа льда, но спускаться я не стала.

Подошла к самому краю обрыва и замерла, глядя на воду. Размеренный шум волн, белые клочья пены, неповторимый свеже-соленый аромат…

Как же я люблю море!

Вдали, на глубине, мелькнула гибкая тень, и я невольно сделала еще шажок, всматриваясь в размытую серую мглу горизонта…

И вскрикнула, когда меня рывком оттащили назад.

Разумеется, это был Петтер.

— Что вы… — возмутилась я, но он с силой встряхнул меня за плечи, так, что лязгнули зубы.

— Не смейте! Не смейте! — Петтер тряс меня, как грушу. — Слышите? Не смейте!

Обычно смуглое лицо его было иззелена-бледным и испуганным.

— Прекратите! — умудрилась выговорить я, едва не прикусив язык.

Петтер замер, потом с каким-то сдавленным звуком обнял меня. Сердце его отчаянно колотилось.

— Я так испугался, — признался он мне в макушку. Шляпа моя не выдержала тряски и, должно быть, валялась где-то в грязи.

— Глупости, — возразила я. Надо думать, мальчишка вообразил, что я собираюсь прыгнуть.

Он ничего не ответил, только еще сильнее прижал к себе.

И я, каюсь, не удержалась: уткнулась лицом ему в грудь и глубоко вздохнула. Тяжелый терпкий аромат ветивера — как надежный якорь в этом бушующем мире.

Петтер украдкой коснулся губами моих волос, и я, стараясь не думать о возможном продолжении, спросила торопливо:

— А у вас в машине нет кофе?

Он хмыкнул, без труда разгадав мой маневр.

— Есть, конечно!

— Тогда пойдемте! — обрадовалась я.

Потом мы долго пили кофе со свежайшей выпечкой, непринужденно болтая о пустяках, по молчаливому уговору не касаясь болезненных тем.

Я откусила кусочек круассана с абрикосом и прикрыла глаза, едва не мурлыча от удовольствия.