Ну, не надо так не надо. Обидеть никого не хотел, правда. Само как-то вырвалось.

Кто-то из высоких начальников, приставленных к надзору за культурой, высказался в том духе, что “мы будем поддерживать только традиционное искусство”.

Ключевым словом здесь, конечно, является не “мы” – это более или менее понятно. И не “искусство”. Хотя в контексте этого и подобного этому высказываний это вроде бы самоочевидное понятие нуждается в разъяснении, что именно эти самые “мы” понимают под искусством. Главным и очень грозным словом здесь является, мне кажется, слово “только”.

Но не только “только”. Понятие “традиционное” вызывает на самом деле больше всего вопросов.

Дома у меня на видном месте стоит среди прочих одна книжка. Когда-то я зачитывал и залистывал ее до полной растрепанности. Она и правда очень интересная, эта книжка. Книжка искусствоведческая. Сборник статей. И очень много в ней чудесных иллюстраций. Называется она “Первобытное и традиционное искусство”.

Вот в ней, в этой книжке, точно понятно, что такое “традиционное искусство” и чем оно отличается от “первобытного”. Если в двух словах, то первобытное искусство – это искусство того периода, когда человечество жило в пещерах, охотилось посредством копий с каменными наконечниками и добывало огонь при помощи трения. Объектами изучения для специалистов по первобытному искусству стали сохранившиеся к нашему времени наскальные изображения, тотемные изваяния, орнаменты и прочее.

А есть еще и “традиционное искусство”, то есть искусство, способы бытования, мотивы, образы и стиль которого существуют и по сей день, сохранившись и практически не изменившись с первобытных времен. Такое искусство бытует в некоторых существующих и сегодня обществах, которые когда-то, до торжества политической корректности, назывались “дикарскими”, а потом стали называться как раз “традиционными”. Такое искусство, действительно захватывающе интересное, существует в своем первозданном виде у австралийских аборигенов, у коренных жителей бассейна Амазонки, Центральной Африки, Лапландии, Новой Гвинеи, Чукотки… И это действительно потрясающе интересное искусство, которое время от времени удивительным образом перекликается с искусством современным, то есть “нетрадиционным”. И не только перекликается. Многие художники в поисках обновления художественных средств вдохновлялись и продолжают вдохновляться идеями, формами и образами именно традиционного искусства.

Но ведь вряд “они” имеют в виду именно это. Тем более “только” это. Тогда что? Кто-нибудь из них способен внятно сформулировать свое понимание “традиционности”? А пока они будут думать (и, уверен, не придумают ничего, кроме какой-нибудь очередной колхозной чуши вроде того, что “традиционное искусство – это то самое, целью и задачей которого является формирование и развитие патриотических чувств”), я скажу вот что.

Если и можно говорить о “традиционности” европейской культуры – а русская культура, безусловно, является частью европейской, – то эту традицию можно кратко и схематично обозначить как пучок различных, то возникающих, то на время исчезающих, то прячущихся в тень, то ярко освещенных традиций, иногда разнонаправленных, иногда вступающих друг с другом в диалог, иногда враждующих друг с другом, иногда заимствующих друг у друга идеи, черты и особые приметы.

Если и можно говорить о какой-то традиции в единственном числе, то это традиция постоянного обновления, традиция постоянного и напряженного выяснения отношений с множеством различных традиций.

А вот эти самые “мы”, которые что-то собираются поддерживать – причем “только”, – а что-то нет, видимо, полагают, что они в силу своего служебного положения вправе назначать ту или иную традицию самой традиционной, исходя лишь из собственных вкусов, собственного эстетического опыта и в меру собственной образованности.

Но ведь и не они первые, мягко говоря. В советские годы тоже была “традиционность”. И эта традиционность тоже не падала с неба, а диктовалась исключительно убогими провинциальными вкусами и предпочтениями тогдашних недоучек из партийного руководства.

В те годы традиционным считалось реалистическое искусство. Хотя и оно не было, прямо скажем, первобытного происхождения. Хотя и оно когда-то, в эпоху своего становления, тоже было новаторским, дерзко колеблющим устои тогдашней “традиции”. Но, будучи объявлено и назначено традиционным, причем единственно традиционным, оно со временем превратилось не только в унылый отстой, не только в зевотную “школьную программу”, но и в палку с ржавыми гвоздями для всех тех, кто в ту или другую сторону отклонялся от магистрального пути советского искусства.

А вот что у этих, у нынешних, будет считаться “традиционным”, даже не хочется думать.

Придворные теоретики советского времени придумали когда-то “социалистический реализм”, назвав его “творческим методом”. Суть этого метода сводилась к тому, что жизнь должна была изображаться не такой, какая она есть, а такой, какой она должна быть. А точнее – такой, какой ее хотело видеть начальство.

Эти, видимо, придумают что-нибудь в этом роде. Придумают какую-нибудь худосочную “традицию”, какой-нибудь ублюдочный “творческий метод” и, возможно, даже как-нибудь его и назовут. Ну, например, “патриотический маньеризм”, где в одну рыхлую неопрятную кучу будут свалены разрозненные, с трудом различимые признаки множества стилей, культурных эпох, идеологических штампов и псевдоисторических мифов. Ну чем плохо? Чем не “традиционное искусство”?

Впрочем, зачем нам-то об этом думать? Это все их проблемы. У нас, художников, артистов, музыкантов, теоретиков, критиков, писателей букв, слава богу, своих дел хватает. Куда важнее и интереснее, чем пристально следить за руками и, не дай бог, мозговыми процессами этой начальственной публики, самим решать, самим думать о том, что такое искусство, что такое традиция, что и как с ними делать и в какую сторону идти. Всем вместе и каждому по отдельности. Где они, где мы…

Я привык не любить театр. По многим причинам. И в разные годы – по разным.

Сначала, то есть в детстве, – почти на бессознательном уровне. Театр, начинающийся с вешалки, а заканчивающийся пропажей галош и резью в животе от чрезмерного и торопливого употребления лимонада, театр, где надо было сидеть смирно и глядеть прямо перед собой, где нельзя было пошептаться с соседом и вволю поржать над чьим-то криво надетым париком и плохо приклеенной бородой, где тебе все время посредством великого искусства показывали, что правильно, а что неправильно, где нудное и неубедительное добро все время побеждало веселое и шкодливое зло, казался мне почти такой же репрессивной машиной, как и школа. Ну разве что к доске там тебя не вызовут и буфет побогаче.

Это смутное, тянущееся из детства, не всегда объяснимое, но при этом вполне отчетливое раздражение чуть позже стало распространяться и на околотеатральную среду и атмосферу. Меня – скорее всего, несправедливо – стали раздражать театралы и особенно почему-то театралки. Меня раздражал мещанский культ актеров и актрис. Словом, не любил “этот ваш театр”, и все тут.