– Но мы не можем и давать повода для досужих разговоров, которые обязательно превратятся в клевету! – возражал царь.

И она смирилась. Единственное, что смогла императрица, – определить сына Распутина служить в санитарный поезд, который царица содержала на свои личные деньги. Сам же Распутин замолчал – вообще ничем не напоминал о себе. Николай решил, что теперь, после истории с сыном, Распутин обиделся и больше не будет к царю обращаться с просьбами или наставлениями.

Однако Распутин обратился к царю еще раз. Последнее письмо старца он неожиданно обнаружил в своих бумагах.

«Русский Царь!» – так оно начиналось. Эти слова царь воспринял, как выстрел в тумане. Никогда до сих пор Распутин не позволял себе такого торжественно-угрожающего обращения к Николаю, которого всегда называл Папой.

«Русский Царь! Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Петрограде. Я знаю, что умру до 1 января 1917 года. Я хочу напоследок сказать Русскому Народу, Папе и Маме, и Детям, и всей Русской Земле, что им надо знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно своими братьями, Русскими Крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за себя и за Детей своих – они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянам твоими, если они прольют мою кровь и она останется на русских, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев. Все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской! Если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай; если в моей смерти виновен кто-то из твоих родственников, то никто из твоей семьи, никто из твоих Детей не проживет больше двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской Земли, пришествие Антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом. Русский Царь! Убит Ты будешь Русским Народом, и погибнет Земля Русская. И я гибну, погиб уже. И нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной Семье. Григорий»[109].

Письмо в незапечатанном конверте кто-то положил в общую стопку ежедневной почты. Распутинское предсмертное послание подложил ему, безусловно, кто-то из ближнего круга. Николай был уверен, что Вырубова. Именно в эти дни она бывала во дворце, правда, скоро и уходила после короткой встречи с императрицей. Николай столкнулся с ней на пороге спальни императрицы: Александра уже вторую неделю лежала в постели: нынешний приступ радикулита был самым тяжелым за всю жизнь. Даже легкий кашель отдавался в позвоночнике и по всему телу невыносимой болью. Она не жаловалась и молча страдала. Боткин и Федоров помочь ей не могли. Самые дорогие патентованные лекарства, которые они выписывали из Германии и Франции, уменьшали боль на какие-то два-три часа, а потом мучения возобновлялись с новой силой. И в глазах жены Николай каждый день читал немой упрек. Распутин наверняка поставил бы императрицу на ноги или, по крайней мере, уменьшил ее страдания. Но во дворец ему хода нет. И Николай решение свое изменить не мог, потому что знал: уже в тот же день весь Петроград станет обливать его и Александру помоями.

В первую минуту он Вырубову не узнал. Она чудовищно потучнела и постарела. Волосы были усыпаны пеплом седины, под глазами – круги, и не синие, а почти черные. Вырубова еле передвигалась, с трудом волоча ногу, раздробленную в железнодорожной катастрофе.

– Аннушка! – произнес Николай.

Вырубова вздрогнула: она тоже сразу не узнала императора. Смутилась, покраснела, неловко сделала книксен и, не сказав ни слова, поковыляла дальше. Определенно, мыслями она была где-то бесконечно далеко, в каких-то других мирах. «Да, ведь и ее отец Григорий и вернул-то домой из тех самых миров, с того света. И точно так же позвал ее…» – вспомнил Николай, и сердце его внезапно пронзила короткая, перехватило дыхание, боль толчков отозвалась в пальцах левой руки – мизинце и безымянном. Приступ грудной жабы[110]длился всего пять-шесть секунд, но их оказалось достаточно, чтобы Николая охватил страх смерти, всегда сопровождающий такие приступы, лоб покрылся холодным потом.

…Тогда, после крушения Царскосельского поезда, Вырубову с большим трудом освободили из-под смятого вагона. Она и сама почти превратилась в кровавую лепешку с раздробленными костями. Распутин узнал о катастрофе и о несчастье с Вырубовой от графини Витте. Как раз днем раньше Николай получил от Джунковского доклад, в котором шеф жандармов сообщал о пьяном кутеже Распутина в ресторане «Яр», где старец, сняв штаны, шокировал певичек и всех желающих дам видом своих гениталий и разъяснял всем, в какой восторг он приводил этим орудием императрицу Александру и ее дочерей – иногда поодиночке, иногда нескольких сразу. Николай был так разгневан и потрясен, что ему сразу даже в голову не пришло проверить эту чудовищные сведения, хотя достаточно было запросить первоисточники.

В тот же вечер граф Фредерикс протелефонировал на Гороховую, 62, где квартировал Распутин. Сообщил царскую волю: отныне, от сего часа, старцу окончательно запрещено появляться. И вообще навсегда забыть о своих отношениях с венценосными супругами. Последнее пожелание Фредерикс прибавил от себя и услышал в телефонной трубке в ответ насмешливое хмыканье Распутина. «Ладно, старый! – заявил ему Григорий. – Сами придут…»

Когда Николай и Александра после крушения примчались в Царскосельский госпиталь, у Вырубовой начиналась агония. И Александра решительно предложила позвать к умирающей Анне старца. Но мать Вырубовой шумно запротестовала:

– Никогда!.. – заявила она, – Никогда я не подпущу этого хлыста к моей несчастной девочке!

– Так ведь она умирает, – шепотом воскликнула царица. – А вдруг…

– Никогда! Пусть умрет, но предстанет перед Господом, а не перед Сатаной! – закричала старуха.

От графини Витте Распутин узнал, что царь с царицей находятся госпитале, куда привезли Вырубову умирать. Немедленно собрался в Царское – пешком, потому что движение поездов еще не было восстановлено. Выручила графиня. Настояла, чтобы Распутин воспользовался ее автомобилем. Шофер доставил Распутина в больницу за тридцать минут.

Вырубова не дышала уже пять минут и начала медленно холодеть. Врач, она же начальница госпиталя Гедройц, констатировала смерть.

В палату ввалился Распутин. Не обращая на присутствующих никакого внимания, он подошел к Вырубовой и, взяв ее за руку. Лицо его побагровело почти дочерна, на лбу веревками вздулись вены. Затем тело старца охватила мелкая дрожь.

– Аннушка, – хриплым шепотом произнес старец. – Аннушка, ты слышишь меня? Проснись, поглядь на меня…