загадки. Я что-то сомневаюсь, чтобы мисс Хит оказалась нацисткой, но вдруг она клептоманка? – Он покосился на приемного отца, криво усмехаясь. – Она же была здесь в тот день, когда кто-то умыкнул твою вазу эпохи Ваньли, правда? Готов поспорить, она прихватила ее с собой. Может, решила пополнить собственную коллекцию. А потом стащила еще и скрипку, чтобы дать начало еще одной коллекции…

– Мадам, вы одобряете юмор, присущий вашему сыну? – язвительно полюбопытствовал Кох, обращаясь к миссис Помфрет.

Та встретила его взгляд без смущения и ответила в том же тоне:

– Я не считаю сказанное им шуткой, мистер Кох. Хотя, возможно, он и пытался пошутить. Та же мысль приходила и мне, причем на полном серьезе. Когда ваза исчезла, вы, возможно, вспомните, как сказали, в шутку само собой, что украсть ее могли только вы сами, поскольку из всех побывавших здесь в тот день вы были единственным, кого восхищают ее красота и ценность. Хотя мы с мужем все это время подозревали в похищении мисс Хит, нам, разумеется, приходилось хранить молчание, ведь улик не было. Теперь, по крайней мере, мы можем высказать свои подозрения вслух. Генри, ты согласен со мной?

– Кажется, да, – смутился Помфрет. – Если это поможет. Если вернет вазу на прежнее место…

– Возможно, так и будет, – кивнула миссис Помфрет, нацеливая свой проницательный взгляд на Фокса. – Не откроете ли нам, как вы узнали, что скрипку похитила именно мисс Хит?

– Нет! – резко ответил Фокс. – Во всяком случае, не сейчас, поскольку я должен сообщить вам нечто более важное. Мы пытались понять, что могло случиться со скрипкой после того, как вечером в понедельник Тусар играл на ней. Позвольте задать другой вопрос: что произошло со скрипкой до того, как он начал играть? – В его голосе появились язвительные нотки, которые заставили повернуться к нему всех, кто был в комнате. – Или, скорее, вопрос состоит в том, кто виноват в произошедшем, поскольку в сути я уже разобрался. В некий момент между полуднем понедельника и восемью часами вечера того же дня кто-то влил большое количество лака внутрь скрипки через одно из узких резонаторных отверстий и какое-то время наклонял ее в разные стороны, чтобы лак растекся по внутренней поверхности.

Эту новость встретили потрясенные возгласы, исполненные недоверия.

– Господи боже! – воскликнул Феликс Бек. – Но ведь это… Ни одна живая душа не… – Задохнувшись, он не смог продолжать.

– Я обнаружил это, – продолжил Фокс, – когда посветил в отверстие фонариком. Мне удалось осмотреть только часть внутренней поверхности, так что пока не ясно, всю ли ее покрывает слой лака… но, скорее всего, так и есть. Палочкой я извлек немного лака наружу, и он все еще был вязким. Значит, залили его не так давно. Далее, я проконсультировался со специалистом…

– Где? – пожелал узнать Адольф Кох.

– Я же сказал: внутри…

– Нет, я о скрипке. Где скрипка сейчас?

– В банковской ячейке. Поверьте мне на слово, внутрь скрипки залили лак. Специалист рассказал, что такие повреждения могут оказаться фатальными. Возможно, скрипка утрачена безвозвратно. Инструмент можно разобрать, а лак – удалить, но он, вероятно, уже достаточно глубоко впитался в древесные волокна, чтобы навсегда исказить тональность. Специалист также сообщил мне, что толстый слой лака на внутренней поверхности верхней или нижней деки нарушает резонанс и эффектность звучания любой искусно сделанной скрипки и что об этом известно всякому, кто худо-бедно разбирается в музыкальных инструментах.

Фокс огляделся кругом, ненадолго задерживая проницательный взгляд на каждом. Когда дошла очередь до Гебы Хит, та избрала этот момент для того, чтобы привнести в ситуацию немного гротеска, который в любых других условиях сделал бы ее центром всеобщего внимания. Она картинно прижала обе ладони к груди и глухим, зловещим голосом воскликнула:

– Лак!

Впрочем, ее, кажется, никто не услышал. Каждый из сидящих за столом по-своему реагировал на пристальный, изучающий взгляд Фокса. Наконец тот прервал тишину, обратившись ко всем сразу:

– Вы слышали ответы, и они вам не нравятся. Не могу вас винить. Могу предположить – мисс Тусар нашла в этих фактах подтверждение своей догадке о том, что ее брат был убит. Может, и так. Или не так с точки зрения закона. Тот, кто сотворил такое со скрипкой, вероятно, рассчитывал унизить скрипача и покрыть его имя позором. Даже если при этом была учтена вероятность того, что охваченный смятением Тусар покончит с собой, будет крайне непросто, если вообще реально, доказать, что такая возможность была своевременно учтена и привела к спланированной расправе. Поэтому я сомневаюсь, что в итоге кто-то заплатит за смерть Тусара собственной жизнью. Впрочем, какая-то расплата все же должна настичь этого человека. Когда вечером в понедельник я сидел в зале и смотрел на лицо Тусара, то понятия не имел, что происходит на сцене, зато теперь имею… И хотя в силу своей профессии мне доводилось сталкиваться с множеством преступлений, включая убийства, я не припомню деяния столь же отвратительного и ужасающего.

– Надо думать, ваш тон несет в себе порицание всей глубины нашего морального разложения? – с сарказмом предположил Кох. – Уверяю вас, я не наливал в скрипку Яна лак.

За столом зашептались, и Фокс повысил голос:

– Порицать – не мое дело, меня волнуют только факты. Я больше не выступаю с дружеским отчетом перед группой, в которую и сам вхожу. Я собираюсь немедленно сделать одно из двух: либо я поговорю с каждым из вас, по очереди и наедине, и вы ответите на…

– Вот так рыбина! – воскликнула миссис Помфрет. – Нам определенно предстоит решить, что следует предпринять, но если вы считаете, что я позволю превратить мой дом в полицейский участок…

– В этом и состоит альтернатива, миссис Помфрет. Либо полиция, либо я. Более того, я начну с вашего сына. Когда меня оставили здесь одного в прошлый раз, он явился сюда с известием, что вы хотите со мной поговорить. Он остался, а я вышел, но затем я тихо вернулся и заглянул в замочную скважину. Он порылся в коробке и вытащил скрипку. Если бы вы видели его лицо в тот момент, когда я распахнул дверь, и слышали сказанные им слова, то тотчас поняли бы, как и я, что он не просто коротал время.

Взгляды обратились на Перри Данэма. С недоверием хмурясь на Фокса, миссис Помфрет открыла было рот, но закрыла его, а затем повернулась к сыну и тихо спросила:

– Перри, это что еще такое?

– Ничего, мам. – Он потянулся мимо Уэллса, чтобы успокаивающе похлопать ее по руке. – Ты же меня знаешь, сплошные шалости да проказы. Я