Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обычный день к этому времени она уже пришла бы домой, соорудила завтрак, подала на стол и готовилась к стирке. Еще немного — и ее потянет в сон. Что подумают Нобуки и Йосики, когда она исчезнет без следа? В любом случае, умрет ли она здесь, или сбежит, им ее уже не достать. Впрочем, разве Йосики не сказал, что не станет ее искать? Как ни странно, вспомнив об этом, Масако успокоилась — оказывается, она прошла немалый путь.
Стало еще светлее, и Сатакэ подошел к ней.
— Неужто вы и впрямь делаете эти готовые завтраки на такой штуковине? — Он улыбнулся собственной маленькой шутке. Масако чувствовала себя куском лежащего на ленте смерзшегося риса. Могла ли она подумать, что закончит жизнь на конвейерной ленте? Йоси, всегда устанавливавшая скорость хода конвейера, смогла найти выход, а вот ей это не удалось, — Как ты резала тело? Так? — Он провел пальцем от горла до самого низа живота, словно представляя, как вскроет ее ножом. Она вскрикнула от боли. — Как тебе пришло в голову порубить его на части? Что ты чувствовала, когда делала это? — Масако поняла, что он пытается пробудить в ней злость и ненависть. — Ты такая же, как я. Ты зашла слишком далеко.
И снова Сатакэ был прав: пути назад нет. Она сама слышала, как захлопывались за ней двери. Первая — в тот день, когда они разрезали Кэндзи. Но что случилось с Сатакэ? Почему он стал таким? Масако спросила, однако ответа не услышала. Она посмотрела ему в глаза — что в них скрыто: вязкая черная топь или просто пустота?
Она вскрикнула, когда холодные пальцы раздвинули ей ноги, а потом, когда он вошел в нее второй раз, неожиданно ощутила тепло. Ее тело словно запело от радости, приняв в себя источник энергии гораздо более мощный, чем бледные солнечные лучи. То теплое, упругое, твердое, что двигалось внутри ее, помогало ей оттаивать. Связавшее их звено было самым теплым предметом во всей огромной и пустой пещере, но Масако беспокоило то, что ее тело совершенно естественно откликнулось на доставленное ему наслаждение. Чтобы не показать это Сатакэ, она закрыла глаза.
— Смотри на меня, — сказал он, пытаясь поднять ей веки.
Ну уж нет, подумала Масако, скорее я ослепну, чем позволю тебе догадаться. Она ненавидела его всем своим существом, и ее пугало, что глаза могут выдать нечто другое. Сатакэ сказал, что ненавидит ее, потому что она женщина. Тогда почему бы ему просто не прикончить ее прямо сейчас? Он стал бить ее по лицу, чтобы всколыхнуть в ней ненависть, но получилось так, что в ней проснулась жалость к этому мужчине, не способному испытать наслаждение, не вызвав в женщине ненависти и презрения. Его прошлое, выступая из тумана, начало обретать очертания.
— С тобой что-то не в порядке, — сказала она. — В тебе что-то сломалось.
— Конечно, — ответил он. — Так же как и в тебе. Я понял сразу, едва увидел тебя в первый раз.
То, что его привлекло к ней именно это, а не что-то другое, только усилило ее ненависть. Сатакэ прижался к ее губам, и Масако в полной мере почувствовала силу движущего им желания. Потом он достал из ножен нож и положил его на платформу. Она инстинктивно отвернулась и зажмурилась, но Сатакэ снова поднял ей веки и уставился в ее глаза. Она ответила ему таким же взглядом, понимая, что, если представится шанс, оружием нужно будет воспользоваться без промедления, быстро и решительно.
Солнечный свет уже заливал весь корпус, и в глазах Сатакэ тоже вспыхнул свет — первый признак того, что она становится для него не придуманной, а настоящей, что она пробудила какие-то его чувства. Только вот чувствам этим не суждено было ни окрепнуть, ни расцвести. Когда-то ей пришло в голову, что она могла бы, пожалуй, согласиться умереть от его руки; теперь же и он желал для себя такого конца.
Масако вдруг поняла его.
Она почувствовала, как кошмар, в котором он жил долгие годы, словно в ловушке, начал рассеиваться, как его потянуло к настоящему, реальному миру. Их тела соединились и глаза встретились. Видя в этих темных озерах только одно лишь свое отражение, она ощутила, как накатывает и возносит вверх волна острого, ничем не омраченного наслаждения. В этот миг она могла бы с радостью умереть.
Блеск лезвия вернул ее на землю.
Сатакэ избил ее до потери сознания, но через некоторое время Масако вернула к жизни тупая боль в скуле. Он стоял над ней, сжимая кулаки. Она все испортила. Причем в тот самый момент, когда он уже приближался к цели, к некоему невидимому пику.
Масако сказала, что ей надо сходить в туалет. Он разрешил. Она спустила ноги на пол и неуверенно, держась за край платформы, поднялась. Кровь медленно возвращалась к занемевшим конечностям, и вместе с ней возвращалась боль. Сдерживая крик, она подобрала куртку, накинула ее себе на плечи и закрыла глаза. Прикосновение холодной ткани отозвалось новой волной дрожи. Сатакэ молча наблюдал за ней.
Туалет находился в дальнем углу, и Масако направилась к нему на непослушных, неразгибающихся ногах. Что-то острое укололо ее в пятку, но она почти не ощутила боли и не обратила внимания на кровь. Опустившись на грязный, закопченный стояк, она позволила себе на минуту расслабиться под настороженным взглядом Сатакэ. Теплая моча растеклась по пальцам, и тут же как будто сотни мелких иголок впились в руку, от ладони до локтя. Подавив стон, Масако встала, сунула руки в карманы и поплелась назад.
— Поторопись, — сказал Сатакэ.
Она споткнулась обо что-то и упала. Видя, что пленница не спешит вставать, он подбежал, схватил ее за шиворот, как котенка, и рывком поднял на ноги. Она все еще держала руки в карманах, ожидая, пока они согреются. Пальцы начали дрожать.
— Ну же! — нетерпеливо крикнул Сатакэ.
Масако сжала пальцами лежавший в кармане предмет и, когда Сатакэ замахнулся, чтобы ударить ее, вытащила руку и ткнула ему в лицо скальпелем. Секунду Сатакэ смотрел на нее так, как будто не мог понять, что случилось, потом поднес ладонь к щеке. Масако затаила дыхание, с ужасом наблюдая за хлещущей из раны кровью. Скальпель оставил глубокий разрез от уголка удивленно глядящего на нее глаза до основания шеи.
Завалившись назад, Сатакэ тяжело осел на пол. Даже падая, он не отнял ладонь от щеки, но сквозь пальцы все равно струилась кровь. Масако испуганно вскрикнула и отступила. Ощущение внезапной и невосполнимой утраты стиснуло грудь, выдавив из нее невнятный, похожий на стон звук.
— Ты все-таки достала меня, — прошептал он, сплевывая быстро наполнявшую рот кровь.
— Ты собирался меня убить. — (Он опустил руку и уставился на окровавленную ладонь). — Я целила в горло, но пальцы занемели.
В голове все перемешалось, а рот как будто работал автономно от мозга. Заметив, что все еще сжимает скальпель, она отшвырнула его в сторону, и он глухо звякнул, ударившись о бетон.
— Ты особенная… — прохрипел Сатакэ. Воздух просачивался в рот через рану, и в горле у него булькало. — Надо было дать тебе убить меня раньше… было бы хорошо… так хорошо…