Теперь об арабах – членах мистической секты, к которой имеет отношение не только доктор Юсуф, но, похоже, и Каракурт. Они предлагают Сарматову высокооплачиваемую работу, не требующую памяти… Интерес КГБ к Сарматову понятен, но что надо от него арабам и Каракурту? Учитывая, что Каракурт завязан на пакистанской ядерной программе, логично предположить, что они хотят задействовать его в этом направлении. Чушь! – отбросил было эту мысль Метлоу. – Как можно задействовать в серьезной ядерной программе не имеющего памяти человека? Впрочем, а что, если, учитывая уникальную военную подготовку Сарматова, его хотят использовать в качестве биоробота для добывания секретных материалов на территориях ядерных держав?..

Ответить на этот вопрос Метлоу не мог, но чутье разведчика подсказало: ответ находится где-то близко. Необходимо найти его как можно скорее, и не только в целях безопасности изувеченного русского офицера, волею случая вошедшего в его, Метлоу, личную жизнь, тут могут быть затронуты и куда более важные, можно сказать, глобальные интересы…

От Каракурта мало чего добьешься впрямую, продолжал рассуждать Метлоу. Хитрый и коварный азиатский лис будет изворачиваться и в конце концов объяснит свой интерес к Сарматову гуманными мотивами. Чтобы еще крепче привязать Каракурта к ЦРУ и навсегда отбить у него охоту к шашням с КГБ, надо сначала доказательно раскрыть его замыслы, а уж потом зажать в мертвый капкан, из которого он не сможет вырваться до конца жизни.

В общем, серьезность проблемы такова, что мне следует поставить в известность шефа, решил Метлоу. А еще не лишним будет вызвать в Гонконг моего приятеля Нагматуллу, перед которым мерзавец Юсуф клялся на Коране, привезенном из Мекки во времена кровожадного завоевателя мира Тамерлана. Интересно будет поглядеть, как подлец станет крутиться и изворачиваться под грозным взглядом одного из авторитетнейших священнослужителей мусульманского мира. Может быть, это поможет мне наконец хоть что-то понять в психологии коварных азиатов.

ФЕОДОСИЯ – ОДЕССА – ВАРНА. Ноябрь 1990 года

Острый луч пограничного прожектора кинжалом вспорол осеннюю ночь и беспокойно зарыскал по пенным гребням штормовых волн. Потом прополз по пустынному в этот полночный час берегу и уперся в увешанный гирляндами автомобильных шин длинный причал, залив мерцающим голубым светом крыши портовых зданий и стрелы портальных кранов. Затем снова перескочил на волны, оттуда – на болтающиеся на рейде корабли и, будто заблудившись среди них, стал угасать. Как только ночная мгла совсем поглотила его, три океанских сухогруза снялись на рейде с якорей и, не зажигая топовых огней, взяли курс на причал.

Первый сухогруз подвалил бортом к причальной стенке, и сразу из темноты появился железнодорожный состав – длинная цепочка полувагонов, укрытых брезентом. Постукивая колесами на стыках рельсов, он медленно втянулся в распахнувшиеся ворота порта и, громыхнув буферами, замер под шеренгой могучих портальных кранов.

Выйдя из холла гостиницы «Астория» на привокзальную площадь, Савелов зябко поежился от пронизывающего ветра с мелким дождем и, зайдя за ствол каштана, настороженно огляделся. Не обнаружив слежки, он накинул на голову капюшон плаща и в обход привокзальной площади быстро направился к проходной порта, за которой стрелы портальных кранов уже пришли в движение.

Шла третья ночь, как Савелов руководил погрузкой на корабли артиллерийской и бронетанковой техники, прибывающей с законсервированных тайных баз страны. Заполнив под завязку трюмы грузом, обозначенным в накладных и других сопроводительных документах экспортной сельскохозяйственной техникой, огромные океанские суда тут же уходили в нейтральные воды, где, согласно утвержденному плану операции «Рухлядь», поднимали на мачтах иностранные флаги – Либерии или Панамы.

В первые две ночи, несмотря на все усилия такелажников и моряков, вместо десяти эшелонов удалось разгрузить только семь, поэтому заключительный этап операции с двух предусмотренных планом ночей перекинулся на третью. И выдалась она, как назло, штормовой и дождливой. К тому же сегодня предстояла загрузка на корабли тяжелых танков «Т-82», что заставляло подполковника Савелова тревожиться еще больше.

Но особенно его волновало отсутствие известий о прохождении судов через контролируемые турками проливы Босфор и Дарданеллы. Это была самая уязвимая часть разработанной им операции, чего, как он считал, недооценивает генерал Толмачев, осуществляющий общее руководство акцией. Днем Савелов смотрел все информационные телепрограммы, со страхом ожидая в любой момент услышать о разразившемся в мире грандиозном скандале. А еще ему казалось странным, что в последние дни никак не проявляли себя «топтуны». Савелов не мог поверить, что после неудачи в Москве они прекратили охоту на него.

Неподалеку от проходной порта навстречу Савелову шагнул из темноты широкоплечий мужчина в летной кожаной куртке.

– Пока все по плану, командир, – доложил он вполголоса. – Только сегодня мы, на всякий пожарный случай, вывели из строя городскую АТС. Жалко, конечно, связистов – не меньше суток прому-дохаются с ее ремонтом.

– Что, без этого нельзя было обойтись?

– Наверное, можно, но поступил приказ генерала Толмачева. Так что город мы отрезали…

Значит, Толмачев ни с кем не договорился, если приказал группе прикрытия отрезать Феодосию от внешнего мира, понял Савелов, чувствуя, как запрыгало в груди сердце. – Идиоты, город они, видите ли, отрезали! Но ведь есть еще и военная связь, и полностью автономная железнодорожная радиосвязь!..

– Не волнуйся, командир, мои мужики работают, не оставляя следов, – по-своему поняв его молчание, заверил мужчина. – Они для отмазки по нескольку дохлых крыс везде оставили. По опыту знаю – срабатывает…

– Что у тебя сегодня с прикрытием? – спросил Савелов, стараясь не выдать собеседнику охватившего его волнения.

– Как и раньше: одна группа блокирует гостиницу, две – вокзал и порт, а я со своими мужиками – на подстраховке у лайбы. Связь в случае хипеша – по рации. Мои позывные с сегодняшнего дня и до польской границы – Купавна, твои – Щербинка.

– Хорошо, – кивнул Савелов. – Дал бы нам бог обойтись сегодня без хипеша и доехать все же до польской границы. А ты чего такой смурной, Купавна?

– Будешь смурной, Щербинка… За всю службу на спецухе у Толмачева впервой на своей земле такие кружева плету. А своя она, какая-никакая – своя, – ответил мужчина и, махнув рукой, растворился в темноте, будто и не было его вовсе.

– Начальник, давай кидать, что ли, твоих лягушек в трюмы, а то опять до утра не успеем, – сказал подошедшему к составу Савелову кряжистый, с вислыми запорожскими усами бригадир такелажников.

– Давай, Иван! – поднес тот к глазам часы. – Нынче к шести по нулям, кровь из носу, управиться надо. Перекидаете к этому сроку, по сотне накину каждому за ударный социалистический труд и сверх того три ящика сорокаградусной на бригаду.

– Во-о, бляха-муха, халява поперла! – пробасил сразу повеселевший бригадир. – Уважил, начальник, в нашем городе люди километровые очереди у водочных магазинов еще до рассвета занимают… А нельзя ли, коль такое дело, моим хлопцам зараз по стопарю для сугрева?