Голос изможденного человека оставался твердым, хотя Эшу он с каждый минутой казался все более сухим. Несмотря на заявленное отвращение, он, казалось, наслаждался безобразием своего рассказа.

– Маккиннона придавили к плитам пола, заставили опуститься на колени и стать свидетелем дальнейших ужасающих бесчинств в отношении его семьи, потому что теперь настала очередь его бедной истеричной жены, Элспет, рыдавшей по их утраченным дочерям. С нее тоже сорвали одежды, но, скорее, с целью ее унизить, а не изнасиловать. Ее заставили преклонить колени всего в футе от ее крепко удерживаемого мужа. Откинули ей назад волосы, чтобы открыть шею для варвара с топором. Только Богу известно, что за мысли рождались в этот миг в уме сломленного лэрда.

Эш понюхал свое виски, прежде чем поднести стакан к губам, делая вид, что восхищается ароматом напитка, меж тем как пытался обнаружить какой-нибудь намек на яд. И лорд Эдгар, и Байроне многозначительно на него смотрели, и у Эша не оставалось другого выбора, кроме как понадеяться на лучшее. Отпив глоток, поболтал его во рту, потом проглотил. Жидкий огонь побежал в горло, чтобы затихнуть на какое-то время, а затем словно бы с новой силой разгореться у него в груди. Это было восхитительно.

Но так же обстояло дело и с некоторыми ядами при смешивании с другими, более сильными ароматами. Какого черта, подумал он и сделал еще один большой глоток. Как ни странно, чувства у него сразу же обострились.

– Я вижу, вам нравится наш особый шотландский рецепт, мистер Эш, – сказал лорд Эдгар, улыбаясь с искренним удовольствием. – Так и должно быть. Это односолодовое виски «Макаллан» шестидесятилетней выдержки, к тому же вы пьете его из хрустального стакана «Уотерфорд», а это лучший сосуд, из которого его следует пробовать.

– И «Макаллан», и стакан – из самых лучших, – с готовностью согласился Эш, радуя своего хозяина. – На чем мы остановились?

Лорд Эдгар удовлетворенно хмыкнул и продолжил свой рассказ.

– Как раз в тот миг, когда Элспет должны были обезглавить, страшный мучитель, лэрд Лаглан Дихан, стал недоволен. Возможно, Маккиннон еще не выказал достаточного горя, и он, конечно, не умолял сохранить жизнь ни своей жене, ни даже своим дочерям. Слов мольбы о пощаде вообще не было, даже от Элспет, которая только плакала в отчаянии. Сам Маккиннон отказывался выказать слабость. Поэтому Дихан решил, что требуется нечто более радикальное, чтобы заставить своего заклятого врага подчиниться, возможно, даже позорно поклясться в преданности. Он приказал, чтобы голую Элспет разложили спиной на жернове, растянув в стороны руки и ноги. Когда ее вот так распластали, выставленную напоказ и дрожащую, завоеватель замка приказал отсечь от тела все ее четыре конечности, по одной за раз, чтобы она могла предчувствовать боль, которая наступит. Можно было бы подумать, что она умрет или, по крайней мере, потеряет сознание, прежде чем ей отрубят последнюю конечность, не так ли? Но нет, предание гласит о ее криках, обращенных к дочерям и к мужу, к Богу, чтобы тот быстрее ее забрал, положив конец ее страданиям. А Дункан Маккиннон мог только наблюдать, пока в конечном итоге на торсе Элспет не осталась одна только голова; потом, наконец, и ее отсекли от тела. Прежде чем расчлененный труп жены последовал за его дочерьми через парапетную стену, этой головой, с длинными седыми косами, размахивали перед ним, и глаза у нее оставались приоткрыты, чтобы он мог смотреть прямо в них. Читалось ли в ее взгляде обвинение, осуждение его за все, чего они лишись из-за того, что он выбрал сражаться в тех войнах вместе с англичанами против шотландцев, своего собственного народа? Мог ли мозг внутри этой отрубленной головы жить еще несколько секунд, оставшись без тела? Некоторые врачи утверждают, что это возможно, но кто знает? Оставляет ли это за собой энергию, проявления которой мы испытываем сегодня? Вы парапсихолог, мистер Эш, – что вы на это скажете?

Прежде чем заговорить, Эш сделал еще один глоток виски, пытаясь разбавить отвращение к только что услышанному рассказу. Он подождал, чтобы тепло, которое односолодовое виски разлило у него в груди, спало, а затем ответил.

– Думаю, все легенды в конечном итоге становятся преувеличенными, – сказал он. – Мне приходилось слышать самые ужасные вещи о многих древних усадьбах, в особенности о замках, главным образом по линии моей работы. Это не обязательно делает их правдивыми, но я знаю, что некоторые бесчеловечные деяния могут оставлять отметину, которая продолжает жить вместе со строениями. Такие эксцессы, что вы сейчас описали, могут вызывать настолько сильный резонанс, что они заносятся в самую ткань зданий. С течением времени – а это может занять сотни лет – они могут исчезать сами по себе. Это можно сравнить с аккумулятором, который постепенно разряжается.

– Понятная реакция, мистер Эш. Я имею в виду, с вашей стороны.

– Я изучал эти явления в течение многих лет, – сказал он и прикрыл ладонью свой стакан, когда Байроне приблизился с бутылкой.

– Я уверен, вы, мистер Эш, много чего занимательного можете рассказать. Но позвольте мне закончить рассказ о Муллахче, если, конечно, вы хотите услышать его окончание, – сказал нынешний лэрд замка Комрек, глядя на Эша так, словно был безмерно заинтересован его реакцией.

– Мне не нравятся незавершенные легенды, приукрашены они или нет. – У Эша было ощущение, что этот хитрый старик испытывает его по какой-то причине, которой он не мог распознать.

– Тогда вам это будет интересно. Лаглан Дихан еще не покончил с несчастным лэрдом Маккинноном. Пока двое сильных мужчин удерживали его на полу, Демон воткнул раскаленное докрасна лезвие в левый глаз Маккиннону. И когда тот закричал, он вытащил жгучее лезвие наружу и медленно вставил его в другой глаз. Но Маккиннон, хоть и корчился в агонии, все же ни разу не попросил о пощаде. Его поставили на ноги и приготовились тащить вниз, в темницы замка, чтобы он прожил все, что ему оставалось, в полной темноте и мучительных воспоминаниях. Но каким-то образом – то ли потому, что Маккиннон обладал невероятной силой и мужеством, то ли потому, что боль и пытки возбудили в нем сверхъестественные силы, – каким-то образом он вырвался из рук тех, кто его держал, чтобы вскарабкаться на самый край зубчатого парапета. Вскочив в амбразуру, он повернулся к своим мучителям и прокричал им свой последний вызов. Проклятие. Муллахч. Он сказал им, что замок, за который так яростно сражались, никогда не будет оставлен в покое, что его в конечном итоге поглотит то же пламя, которым были выедены его собственные глаза. Затем, прежде чем кто-либо мог до него добраться – хотя лично мне представляется, что никто ради этого особо не усердствовал, – лэрд Дункан Маккиннон бросился к своей смерти на скалистом взморье, простиравшемся далеко внизу.

На некоторое время Шоукрофт-Дракер потерялся – он не мигая смотрел в пламя камина, словно видя там образы предания, которое он только что изложил с такой вызывающей, почти графической точностью, как если бы это доставляло ему извращенное удовольствие.

Через несколько тихих мгновений старик, глава замка Комрек, заставил себя отвлечься от негреющего огня и переключил свое внимание на исследователя-экстрасенса.