В ответ он притянул ее к себе и поцеловал, исполненный глубокой благодарности к покойной императрице за эту ленивую, взбалмошную женщину, которую та зачем-то навязала ему. Пока Мутноджимет со мной, – думал он, – я знаю, что боги еще не приговорили меня.

Тело Сменхары перевезли на юг, в Фивы, чтобы похоронить в приготовленной для него гробнице. «Хаэм-Маат» плыла, преодолевая неторопливое течение летней реки, гроб, который сопровождали жрец Пва и молчаливая, постоянно пьяная Мериатон, был занавешен пологом от нечестивых глаз. На следующей ладье плыли Тутанхатон, Анхесенпаатон и Эйе, за ними вереницей тянулись ладьи придворных. Урожай был собран. Выжженный Египет лежал, распластанный под навалившейся на него тяжестью свирепого неба, и тем, кто тащился по медленно текущим бурым водам Нила, казалось, будто они спустились с небес вечнозеленого благоденствия к тяготам жалкого земного существования. Вдоль берегов не стояли плакальщицы, простирающие руки к проплывающей мимо погребальной процессии. Виднелась только узкая полоска иссохшей, чахлой поросли, отделявшей реку от пустынных полей, простирающихся вдаль до горизонта. Селения будто вымерли. В редкой тени запыленных пальм неподвижно стояли волы, спасаясь от зноя, ослы опускали головы к воде на мелководье, но погонщиков – замызганных деревенских мальчишек – нигде не было видно. Только крокодилы жарились на песчаных отмелях.

Исполненная страха тишина постепенно начала окутывать флотилию. Тутанхатон сидел на раскладном походном кресле под навесом, настороженно взирая на проплывающую мимо древнюю землю, принадлежащую ему по праву рождения.

– Египет отвратителен, – сердито заключил он, обращаясь к сидевшему рядом Эйе. – Почему все говорят мне, что он прекрасен?

– Просто сейчас середина лета, вот и все, – возразил тот спокойно, понимая, что ребенок не мог помнить ничего, кроме искусственно созданной красоты Ахетатона. – Скоро заплачет Исида, и земля превратится в озеро, а когда вода спадет, Египет снова будет прекрасен.

– Но это не просто лето, – ответил Тутанхатон. – Египет – он какой-то заброшенный.

Царевичу нравилось трудное слово, и он улыбнулся своей находчивости, а Эйе с болью признал про себя, что не по годам развитый мальчик нашел очень точное определение. Теперь они проплывали мимо маленького храма, и было видно, что одна из его колонн упала, а остальные заметно покосились. Мощеный передний двор почти совсем зарос бурой травой. Им уже встречались такие развалины. В святилищах на веревках сушилось белье, чернели кострища, вокруг разбитых изображений местных божеств валялись грубые игрушки крестьянских детей. Задача слишком трудна, – думал Эйе, сердце его билось неровно от жары и внезапно нахлынувшего страха. – Египет мертв. Я не хотел это видеть. Никто из нас не хотел. Страшно представить, в каком состоянии сейчас Фивы.

На одну ночь они остановились в Ахмине, и Эйе приехал в носилках в дом Тии. Когда он шел знакомой дорожкой через сад к дому, ему вдруг стало казаться, будто его ка вернулось назад, в другое время, и он бы не удивился, если бы Тейе выбежала ему навстречу из тени портика вместе с Аненом, следующим за ней по пятам. Переживание наполнило его ужасом. Те годы, теперь такие далекие, погребены под целой жизнью, но воспоминания о них казались ему более живыми и яркими, чем воспоминания о других, более поздних визитах, когда он приезжал сюда из Малкатты решительным, уверенным в себе мужем, чтобы немного отдохнуть от своей кипучей и деловитой сестры. Тии встретила его приветливо, но без бурных восторгов. Они провели вечер в разговорах о том, что он видел на реке, и через некоторое время ему пришлось признать, что он сам не многим отличался от тех мужчин и женщин, с которыми вместе путешествовал: он тоже каким-то образом оказался среди тех, кто поддался сонным чарам Ахетатона и не хотел просыпаться.

Узнаваемые очертания древних Фив казались символом неизменности и постоянства. Хотя флотилия пришвартовалась у причала Малкатты, даже издалека было видно, что город на восточном берегу, теперь съежившийся, со множеством полуразрушенных строений на окраинах, не сильно изменился за эти годы. Всюду, куда бы Эйе ни бросил взгляд, он встречал знакомые силуэты: маленькие островки на самой середине Нила, островерхие башенки Карнака на фоне глубокой синевы полуденного неба – и всюду лежал тонкий слой родной пыли. Склады у самой воды были почти разрушены, на многих не было крыш, большинство торговых причалов исчезло совсем, но все-таки это были Фивы! Эйе с облегчением почувствовал, как его подавленность отступает. Пока его ладья, удаляясь от города, плыла к западному берегу, он смотрел с улыбкой даже на толпу шумных бранящихся горожан. Казалось, они не испытывали к гостям ни неприязни, ни дружелюбия, а просто изголодались по зрелищам, которых были лишены все эти годы.

Однако Малкатта стояла в руинах. Канал, соединяющий озеро с царским дворцом, превратился в узкую канаву, забитую илом, причал сделался склизким от зеленой тины, фонтаны высохли, огромное озеро превратилось в застоявшуюся лужу. Постаревший Мэйя и десяток жрецов Амона бросились к ногам Тутанхатона, многие из них прослезились, но Эйе смотрел не на них, а выше, на внушительный лес белых колонн, обрамлявших фасад дворца Аменхотепа. Калитка сада, где прежде гуляли женщины гарема, болталась на одной петле. Лужайка вновь сделалась песчаной пустошью. Многие деревья уже погибли, а те, что еще остались, торчали обнаженными корнями над заросшими сорняками клумбами. За пустыми комнатами никто не присматривал, слугам не платили, и они, должно быть, все давно разбежались, – думал Эйе, – и только страх перед мертвыми удерживал жителей Фив от того, чтобы разграбить здесь все.

Эйе с Тутанхатоном и вереницей жрецов, бодро шагающих позади, вошли в залу для приемов. Несмотря на сухость воздуха, в ноздри ударил запах плесени и нежилого помещения. Под ногами шуршали опалые листья и непонятного происхождения сухой мусор. Эйе уверенно прошел через залу, обогнул трон, бордюр над которым, украшенный кобрами и сфинксами, еще поблескивал золотом, и вышел через огромные двери с противоположной стороны залы. Он шел, и воспоминания, похороненные в пыли под его ногами, оживали, и разные голоса шептали что-то у него за спиной, так что к тому времени, как он добрался до опочивальни Аменхотепа, он уже с трудом мог выносить их безмолвные голоса. В опочивальне до сих пор все дышало огромной силой личности фараона. Изображения Беса, жирного и похотливого, все так же плясали на стенах, на лозах, обвивающихся вокруг деревянных колонн, висели крупные гроздья, краска на них даже не поблекла.

– Я что, должен спать здесь? – запротестовал Тутанхатон. – Здесь же повсюду валяется помет летучих мышей!

– Нет, царевич, – хриплым голосом успокоил его Эйе. – Я бы предложил тебе оставаться на ладье. Сейчас мы должны вернуться в Карнак и совершить жертвоприношения Амону.

Тутанхатон недовольно скривился, но возражать не стал, охотно вернувшись к привычному удобству ладьи. Его доставили к причалу храма, где навстречу вышла другая группа жрецов, покрыв его ноги поцелуями, их приветственные возгласы едва не переходили в истеричные вопли. Карнак тоже пострадал. Из-под ног резво разбегались козы, пока они шли через передний двор и, пройдя под пилонами, входили во внутренний. Эйе видел, что повсюду имя Амона было варварски затерто, надписи выглядели теперь незаконченными и бессмысленными. В нишах, где когда-то стояли статуи бога, было пусто. Запустение и хаос царили повсюду.