– Ахмат, принимай команду!

И лишь потом он обменялся рукопожатиями с Кураевым и как старый знакомый обнялся с Ахматом. Подошел к офицерам. Представился:

– Капитан Соткин.

Поочередно представились и офицеры:

– Капитан Перевалов.

– Поручик Никонов.

– Пристань оцеплена. Посторонних нет, – доложил Перевалов.

– Под моим началом тридцать солдат, – в свою очередь, отрапортовал Соткин. – Сейчас они перенесут груз на подводы и поступят в ваше распоряжение. Используйте их как охрану ценностей, находящихся на пароходе. Сейчас же сообщите в Томскую епархию, что из Тобольска в Томск эвакуированы ценности Сибирской церкви. Опись и все другие надлежащие документы – здесь. – Он передал свой портфель старшему по званию. – Там же вахтенный журнал парохода. Команда сейчас заперта в каютах. Погрузки, а теперь и выгрузки они, как вы понимаете, не наблюдали. Держать их на борту бессмысленно. Кому приспичит – все равно до берега доберется хоть от середины реки. И попросите благочинного, чтоб завтра как можно более торжественно попы встретили свое добро. Капитана арестовать. Не бить, не допрашивать. Хорошенько напугать. Чтоб при одном воспоминании об этом рейсе охватывала немота. После я сам еще раз с ним поговорю.

– Вас понял, – ответил капитан-контрразведчик и кивком приказал поручику подниматься на борт парохода.

Глубокой ночью Соткин и Ахмат вдвоем разгрузили две подводы драгоценного груза. Наделенные немалой физической силой, они почти играючи перетащили все ящики в подвал купеческого дома по улице Белой. В тот самый дом купца Кураева, куда весной 1941 года, сразу после освобождения, направился бывший колчаковский офицер Александр Александрович Соткин.

А наступление Красной армии было более чем успешное. Оно рождало не просто поражение белых – оно вело белые армии к катастрофе. Кроме собственно военной обстановки, политическая обстановка также учитывалась командованием Восточного фронта. Командующий Михаил Фрунзе, напутствуя командарма-5 Тухачевского, сказал:

– Будет непростительной глупостью затягивать наступление.

– Согласен.

– Каковы ваши соображения?

– Наступление географически привязывается к Транссибирской магистрали, – чертя указкой по карте, докладывал командарм. – Таким образом, на ближайшие месяцы мы будем иметь дело с несколькими узлами обороны по линии железной дороги. Это соответственно Омск, Новониколаевск, Томск, Красноярск.

– Согласен, – опять повторил Фрунзе. – Так каковы ваши соображения, Михаил Александрович?

– Тактически наступление будет строиться на постоянной угрозе перерезать железную дорогу в тылу неприятеля, путем обхода, – докладывал Тухачевский своему тезке. – Угроза окружения должна постоянно нависать над противником. Линия Транссибирской магистрали около всех перечисленных городов не совпадает с линией старого Сибирского тракта. Особенно это наглядно у Томска. Предполагаю максимально это использовать. В случае удачи под Омском, а я в ней уверен, у Новониколаевска нам и наступать не надо будет. По старому тракту обойду город и двину армию на Томск. При угрозе обхода красные сдадут Новониколаевск. Далее, выйдя к станции Тайга, опять по магистрали, отрежу от нее Томск. Думаю, что еще до этого момента вытесню самих белых на старый тракт. И безостановочно буду наступать по железной дороге на Красноярск и далее на восток. Как все наступающие армии, буду нуждаться в подкреплениях. Но попрошайничать не намерен. Прошу только одного: гарнизоны захваченных населенных пунктов формировать из частей других армий, дабы не распылять силы своей 5-й армии. В захваченных городах необходимо развернуть красный террор, чтобы даже намека не было на белое подполье и белое партизанское движение в нашем тылу. Благо, что наступившая зима не способствует этому. Со своей стороны прошу лишь усилить меня бронепоездами. Лучше всего переподчинить все имеющиеся под мое начало.

– Принято, – согласился Фрунзе. – Реввоенсоветом фронта, – продолжил он, – велась и ведется большая пропагандистская работа среди солдат Чехословацкого корпуса. Есть все основания считать, что с чехами нам воевать больше не придется. Это, если хотите, подарок вам накануне наступления.

Фрунзе знал, что говорил. На тот момент 12 тысяч солдат когда-то сорокатысячного Чехословацкого корпуса, которому Белое движение было обязано свержением советской власти в Сибири, уже воевало против армий Колчака на стороне красных. Последующий мятеж венгерского полка в Томске и отказ польского легиона в Тайге подчиняться колчаковскому командованию полностью оправдали расчеты РВС Восточного фронта красных.

* * *

14 ноября 1919 года Омск пал. Нехватка подвижного состава привела к тому, о чем говорил Тухачевский. Части белых вынуждены были отступать в пешем порядке вдоль Транссиба, по которому катились на восток многочисленные составы Чехословацкого корпуса и не столь многочисленные эшелоны белых, увозивших от надвигающегося фронта тех, кого оставшиеся фронтовики называли швалью. Среди этого потока эшелонов в своем вагоне медленно двигался и сам адмирал Колчак, неумолимо приближаясь к своей гибели. Вместе с ним тянулся на восток золотой запас России. То и дело красные бронепоезда, идущие по пятам, артиллерийским и пулеметным огнем рассеивали отступающие части белых и гнали их прочь от железной дороги. Сначала в бескрайние Барабские степи с замерзшими от небывалых холодов, несмотря на свою соленость, озерами, а затем в тайгу. Великие сибирские реки замерзли в этом году необычайно рано.

В середине ноября, с сильными обморожениями, простывшие и измученные, до Томска добрались офицеры, теперь уже пешего отряда, под командой штабс-капитана Киселева. Почти месяц назад пароход «Пермяк» на выходе из Иртыша в Обь оказался в ледяной шуге. Даже для судна с подводными гребными винтами это серьезное испытание. Что говорить о плоскодонном колесном пароходике! На подходе к Сургуту гребные колеса «Пермяка» уже соскальзывали с ледяной кромки, дотянувшейся до русла Оби. А ледяные забереги уже не позволяли пристать к берегу. Нечего было и думать, чтобы при этом плыть против течения одной из величайших рек в мире. Пароход вместе с судами сопровождения Омской военной флотилии затерло льдом. Отчаяние от бессилия перед стихией повергло в уныние всех участников этого перехода. Даже постоянно улыбающийся Хакинен был подавлен. С изумлением Киселев обнаружил, что этот человек еще в начале осени знал о том, с чем им всем предстоит столкнуться. А когда он однажды утром увидел Хакинена в меховой одежде, обутого в унты, с меховыми варежками на руках, он не на шутку разозлился. По всему выходило, что только один Бруно Хакинен и был готов встретить сибирские морозы.

– Что же вы мне не подсказали запастись теплыми вещами? – упрекнул Киселев ученого.

Сделав ударным второе слово предложения, теперь абсолютно серьезный, Хакинен невозмутимо ответил:

– Я зимовать тут буду!

Его и оставили зимовать, как он выразился, «тут». «Тут» оказалось близ таежного села Тундрино, в нескольких верстах от рыбачьего поселка Сургут. Опломбированные ящики с ценностями зарыли в еще не промерзшую глубоко землю. Закидали мхом и поваленными деревьями. Отдельно был зарыт ящик с особо ценным грузом. Этот ящик закапывали вдвоем Киселев и Хакинен. Зарыли не очень глубоко, чтобы, при желании, можно было откопать еще этой зимой.