— Вы знаете столько всего интересного, милорд! — сказала она Давиту или, скорее, своей тарелке, чтобы Гиддону было слышно. — Надеюсь, у нас будет возможность еще побеседовать, пока вы гостите в замке.

— Спасибо, миледи, — ответил лорд Давит. — Я тоже на это надеюсь.

Гиддон всем сообщит. Собрание проведут сегодня же ночью, в ее покоях — они находятся в дальнем крыле, к тому же только там можно не опасаться появления слуг. Если получится, перед собранием нужно найти Раффина — Катсе хотелось навестить принца Тилиффа. Даже если он вес еще не очнулся, было бы хорошо своими глазами посмотреть, как он.

Катса услышала, как король произнес ее имя, и застыла. Она не смотрела на него, потому что не хотела поощрять, если вдруг он попытается втянуть ее в разговор. Разобрать его слова не получалось, но, скорее всего, он рассказывал кому-нибудь из гостей об одном из ее поручений. Хохот Ранды прокатился по столам через большой мраморный зал, и Катса поборола желание нахмуриться.

Лионидский принц наблюдал за ней — она чувствовала это. Шею и лицо захлестнула волна жара.

— Миледи, — забеспокоился лорд Давит. — Все в порядке? Вы кажетесь взволнованной.

К ней повернулся Гиддон, лицо у него было встревоженное.

— Тебе нехорошо? — он попытался взять ее за руку.

Катса отпрянула.

— Мне никогда не бывает нехорошо, — огрызнулась она и вдруг почувствовала, что ей непременно нужно выбраться из зала: сбежать от гула голосов, от дядиного громоподобного хохота, от удушающей заботы Гиддона, горящих глаз лионидца, выйти на воздух, найти Раффина или побыть одной. Ей непременно нужно наружу, иначе она выйдет из себя, и тогда произойдет непоправимое.

Она встала, и Гиддон с лордом Давитом встали вслед за ней. Лионидский принц в другом конце зала тоже поднялся со своего места. Один за другим мужчины замечали, что она стоит, и поднимались. Наступила тишина, все смотрели на Катсу.

— Что случилось, Катса? — спросил Гиддон, снова пытаясь завладеть ее рукой. Она позволила ему взять ее, чтобы не оскорблять перед всем залом, хотя ей показалось, будто его ладонь впивается ей в кожу раскаленным клеймом.

— Чепуха, — сказала она. — Простите.

Катса повернулась к королю, единственному мужчине в зале, кто не поднялся с места.

— Прошу прощения, мой повелитель. Ничего не случилось. Прошу вас, садитесь, — она помахала рукой в сторону столов. — Прошу вас.

Джентльмены медленно сели, снова зазвучали голоса, раздался смех короля, и наверняка он смеялся над ней, Катса обратилась к лорду Давиту:

— Прошу извинить меня, милорд.

Потом повернулась к Гиддону, чья рука по-прежнему придерживала ее за локоть.

— Пусти. Гиддон. Мне хочется пройтись на воздухе.

— Я пойду с тобой, — сказал он, поднимаясь, но заметил предупреждающий огонек в ее глазах и остановился. — Хорошо, Катса, поступай, как знаешь.

Голос Гиддона звучал резко. Наверное, это было грубо с ее стороны, но ей было все равно. Единственное, что имело сейчас значений, — скорее выйти из зала и сбежать туда, где не слышно будет дядиного голоса. Она повернулась, стараясь не встретиться взглядом с лионидцем, и заставила себя медленно и спокойно дойти до дверей в конце зала. Едва переступив порог, Катса бросилась бежать.

Она бежала по коридорам, поворачивала, пробегала мимо слуг, которые, дрожа, старались вжаться в стенку, когда она пролетала рядом, и, наконец, ворвалась в окутанный тьмой двор.

На ходу вытаскивая из волос булавки, Катса шла по мраморным плитам и с облегчением вздохнула, когда кудри рассыпались по плечам и голова оказалась свободна. Это все из-за булавок, и платья, и туфель, в которых болели ноги. Это все из-за того, что приходилось высоко держать голову и сидеть прямо, из-за сережек, которые бились о шею, доводя до бешенства. Из-за всего этого она ни секунду больше не смогла бы высидеть на прекрасном дядином званом ужине. Она сняла серьги и бросила их в фонтан. Не важно, кто их найдет.

Хотя так нельзя, ведь пойдут толки, и уже завтра весь двор будет судачить о том, что бы это могло значить, с чего это она бросила серьги в дядин фонтан.

Катса скинула туфли, подобрала юбку и, забравшись в фонтан, вздохнула, когда холодная вода потекла между пальцами и сомкнулась вокруг лодыжек. Вот так — куда лучше. Больше она сегодня туфли ни за что не наденет.

Она побрела к блестящим на дне серьгам, вынула их из воды, вытерла о юбку и засунула в лиф платья, чтобы не потерялись. На мгновение Катса замерла, стоя в фонтане и наслаждаясь прохладой, обнимавшей ноги, легким ветерком, звуками ночи… пока шум, донесшийся из замка, не напомнил ей о том, что подумают при дворе, если увидят, как она, босая и растрепанная, бродит по фонтану короля Ранды. Все подумают, что она сошла с ума.

Может, она и вправду сошла с ума.

В лабораториях Раффина горел свет, но сейчас ей не помогло бы его общество — хотелось не сидеть и разговаривать, а действовать. Движение успокоило бы шум в голове.

Катса вылезла из фонтана и, обмотав ремешки туфель вокруг запястий, побежала.

На стрельбище было пусто и темно, лишь одинокий факел горел на пороге арсенала. Катса зажгла факелы по всей дальней линии, так что теперь мишени-болваны чернели на фоне яркого света за ними. Потом взяла первый попавшийся лук и горсть самых светлых стрел, какие только нашла, и одну за другой вонзила их в колени мишеней, потом в бедра, локтевые сгибы, плечи — пока колчан не опустел. Было ясно как день, что с этим луком ей под силу разоружить и обезвредить кого угодно даже в темноте. Катса взяла другой лук, выдернула стрелы из болванов и начала заново.

Она вышла из себя на ужине из-за пустяка. Ранда не заговорил с ней, даже не взглянул в ее сторону, а всего только произнес ее имя. Он любил хвастаться Катсой, словно ее необычайные способности были его заслугой. Словно она — лишь стрела, а он — лучник, чье мастерство вело ее к цели. Нет, не стрела, это не самое точное сравнение. Скорее собака. Ранде она казалась дикой собакой, которую он усмирил и выдрессировал, натаскал на своих врагов и выпускал из клетки, только чтобы холить, и чистить, сажать среди своих друзей и этим приводить их в трепет.

Катса не заметила, как увеличилась скорость, точность и ярость, с которой она выдергивала стрелы из колчана, так что новая оказывалась вложена в тетиву раньше, чем предыдущая успевала долететь до цели. Лишь почувствовав, что за спиной кто-то есть, она отвлеклась от своего занятия и осознала, как, должно быть, вы глядит.

Она и вправду была диким зверем. Достаточно посмотреть на скорость ее движений и точность — и это с дрянным луком, плохо изогнутым, со слабо натянутой тетивой. Неудивительно, что Ранда так к ней относился.

Катса знала, что за ее спиной стоял лионидец, и решила не обращать на него внимания, но замедлила движения, напоказ прицеливаясь в бедро или колено, прежде чем пустить стрелу. Она вдруг почувствовала грязь под ногами и вспомнила, что стоит босая, с рассыпавшимися по плечам волосами, а туфли ее валяются где-то возле арсенала. Он наверняка заметил даже их — едва ли бывает что-то, чего эти глаза не замечают. Ну, он бы и сам не стал носить такую дурацкую обувь или втыкать в волосы булавки, которые словно впиваются в несчастную голову. Хотя, может, и стал бы. Кажется, он ничего не имеет против всех этих драгоценностей в ушах и на пальцах. Тщеславные, наверное, люди, эти лионидцы.