я буду питаться только ими, то в течение недели-двух мне удастся поддерживать текущий вес. Нэша ест пюре из ямса и зажаренных до черноты сверчков по рецепту каджунской кухни. Они сегодня продаются по номинальной стоимости. Я видел на раздаче даже тушеные кроличьи окорочка и несколько вялых помидоров, но на них наценка в сорок пять процентов. Думаю, о подобной роскоши можно забыть, пока рядом болтается Восьмой.

— Да вот, — говорю я, — решил заняться бодибилдингом. Я тут подумал, что если немного отъемся и подкачаюсь, то, может, в следующий раз ползунам придется жрать меня дольше.

Она хихикает. Нэшин смех — одна из самых милых ее черт. Такой… девчачий. А еще она, когда смеется, отводит взгляд и прикрывает рот ладошкой. Подобное поведение составляет разительный контраст с ее обычным образом лихой боевой летчицы: будто совсем другой человек.

— Рада, что ты еще способен шутить на эту тему, — замечает она. — С тех пор, как мы здесь приземлились, ты гибнешь с завидной регулярностью. Другой бы на твоем месте озлобился.

Я снова наливаю воды в стакан. Есть голую протеиновую пасту почти невозможно, разве что в качестве гарнира. Она, в общем-то, безвкусная, но вязкая и зернистая. Чтобы проглотить, приходится постоянно ее запивать.

— Я предпочитаю рассматривать ситуацию под таким углом: если бы Седьмой себя не угробил, я бы никогда не вылез из бака.

На лицо Нэши набегает облачко печали.

— Да, наверное.

Я отрываю взгляд от своего унылого завтрака.

— Что?

Она качает головой.

— Я тяжело переживаю твою гибель, Микки, и с каждым разом все тяжелее. Вчера ночью был просто кошмар, куда хуже, чем когда умер Шестой. Наверное, так плохо мне не было даже после несчастного случая с Пятым. Когда ты передал, что отключаешься, я продолжала кружить в радиусе приема сигнала: все надеялась, что передумаешь. А потом наконец сдалась и вернулась к куполу, где целый час просидела в кабине на площадке прилетов, рыдая как маленькая. И вот… ты здесь, и, как ты правильно заметил, если бы вчера я тебя спасла, сегодняшний ты тут не сидел бы… и я сама не понимаю, что должна сейчас чувствовать.

— Да уж, — говорю я. — Бессмертие сбивает с толку.

— В этом ты прав, — раздается у меня за спиной голос Берто.

Я оглядываюсь: он стоит надо мной, держа в руках поднос с ямсом и жареными сверчками.

— Доброе утро, Берто, — говорит Нэша. — Присаживайся к нам, что ли.

Он ставит поднос на стол, перелезает через скамейку и садится рядом со мной.

— А почему ты хлебаешь баланду, Микки? И что у тебя с рукой?

Я опускаю взгляд. Запястье я обмотал тугой повязкой, но из-под нее видны расплывающиеся края синяка.

— Упал с кровати, — поясняю я. — Дезориентация после бака.

Берто испытующе смотрит на меня, и я вижу, как в голове у него начинают проворачиваться шестеренки.

— Вот оно что, — говорит он. — И когда именно это произошло?

— После того, как ты ко мне заходил. А тебе какая разница?

Нэша удивленно переводит взгляд с меня на него и обратно.

— Я что-то пропустила?

— Возможно, — говорит Берто. — Так все же когда?

— Не помню. До того, как спустился в столовую. Может, полчаса назад?

— Когда я встретила тебя в душевой, с рукой все было в порядке, — замечает Нэша.

— Угу, — выкручиваюсь я. — Повредил позже.

Берто прищуривается и мотает головой.

— Серьезно, — недоумевает Нэша. — Что происходит?

— Я не знаю, — пожимает плечами Берто. — Микки, что происходит?

Я зачерпываю последнюю ложку пасты и гадаю, не столкнулся ли Берто с Восьмым по дороге сюда. Если так, то лучше признаться во всем сразу и надеяться, что он станет держать рот на замке. А если не станет?

— Ничего не происходит, — говорю я. — Можно мне спокойно доесть?

Я незаметно оглядываю столовую. Для завтрака уже поздновато, но до обеденного часа еще далеко. Поблизости никого нет, подслушать наш разговор невозможно. Берто по-прежнему не спускает с меня глаз.

— Ну что? — не выдерживаю я. — На что ты пытаешься намекнуть, Берто?

Он поддевает вилкой сверчка с пюре, медленно жует, проглатывает.

— Да не знаю, Микки. Я ведь видел, какой ты обычно после бака. В этот раз с тобой явно что-то не то.

Меня перекашивает от злости.

— Если бы ты поменьше заострял внимание на том, как я выгляжу после бака, а в первую очередь старался меня не угробить, глядишь, мне и не пришлось бы так часто туда наведываться, да и обсуждать сейчас было бы нечего.

— Ага, — говорит Нэша. — Ты все же обиделся.

— Да ну вас, — бормочет Берто. — Я не за тем к вам подсел, чтобы ссориться с Микки из-за его чертовой руки. На самом деле я хотел спросить, слышал ли кто-нибудь из вас о том, что произошло сегодня утром на периметре?

Нэша морщится, глядя на остатки еды, и тыкает вилкой в поджаренную бататовую кожуру.

— Знаю только, что через час мне снова заступать на смену, хотя я всего четыре часа как закончила предыдущую. Полагаю, этому должна быть причина, но лично мне никто ничего не объяснил.

Берто, перегнувшись к ней через стол, говорит вполголоса:

— Мы потеряли одного из наших.

— Потеряли? — переспрашивает Нэша. — Что значит — потеряли?

Берто пожимает плечами.

— Никто толком ничего не знает. Вроде это был один из охранников с восточного блокпоста. Дани сказал, Гейб Торичелли. В восемь он вышел на связь, а в восемь тридцать уже молчал. Когда отправили людей проверить, в чем дело, на посту ничего не нашли, кроме взрыхленной кучи снега.

Я открываю рот да так и замираю. Чуть не проговорился, что видел Гейба сегодня утром, хорошо хоть, вовремя спохватился, что эти двое вообще не должны знать о моих приключениях на свежем воздухе. Не кто иной, как Гейб впустил меня на базу, когда я выбрался из лабиринта. И было это… примерно в восемь пятнадцать?

Срань господня.

Получается, ползуны проследили меня до самого купола?

Я снова мысленно вижу паука, которого много лет назад выпустил на волю в сад. Может, вчера ночью произошло совсем не то, о чем я думал? Может, я был для них муравьем, которого не задавили лишь ради того, чтобы он привел прямо к муравейнику?

— В чем дело? — спрашивает Нэша.

Я смотрю на нее, на Берто, снова на нее. Оба выжидающе таращатся на меня.

— Правда, Микки, что с тобой? — говорит Берто. — У тебя такой вид, будто ты с перепугу надул в штаны. Ты что, крепко дружил с этим парнем?

Глупый вопрос, учитывая, что население планеты меньше двухсот человек и