Я начал на «ГАЗ-51» наматывать круги по деревне, показывая свою удаль, в то время я был молодой и глупый, а потом поехал в уездный центр. Ты спросишь, когда это я выучился машину водить. В семьдесят шестом, работал я тогда грузчиком на кирпичном заводе, подружился с тамошним водителем по фамилии Сюй, он меня и научил. Тогда, в деревне, я с восторгом смотрел, как водит отец Лу Вэньли, а на самом деле это ерунда, можно научиться за то время, за которое выкуриваешь сигарету. Я подъехал на грузовике к воротам каучукового завода, чтобы поговорить с Лу Вэньли, но старый охранник сообщил мне, что ее перевели в город, на почту. Старик оказался очень болтливым: «Как может невестка заместителя секретаря парткома уезда работать на каучуковом заводе и дышать этим смрадом?» Тогда я поехал к входу на почту, припарковал грузовик, зашел в универмаг по соседству, купил себе новые кожаные ботинки и переобулся. В новых ботинках идти было ужасно неудобно, и казалось, будто все окружающие смотрят на мои ноги. Я зашел на почту и увидел Лу Вэньли, которая стояла за прилавком, где продавались марки, и разговаривала с женщиной средних лет. Я подошел и сказал: «Лу Вэньли, я твой одноклассник Хэ Чжиу, меня прислал твой папа». Она оцепенела на пару минут, а потом холодно спросила, что случилось. Я показал на грузовик, припаркованный снаружи, объяснил, что это грузовик отца и он велел за ней заехать. Лу Вэньли ответила: «Так мне еще работать». Я сказал: «Ничего страшного, я подожду в машине до конца рабочего дня». Я вернулся в кабину, курил и ждал ее. Уездный центр тогда пребывал в упадке, трехэтажное здание управы было самым высоким. Я сидел в грузовике, глядя на красный флаг на крыше управы и пагоды позади него, и возникло ощущение какой-то величественности. Я не успел даже сигарету докурить, как прибежала Лу Вэньли. Я открыл дверцу и велел ей садиться. Я ничего не стал спрашивать, просто завел машину и поехал. Она поинтересовалась: «И все-таки в чем дело?» Я не стал отвечать и набрал скорость, в то же время искоса посматривая на нее. Лу Вэньли сидела, обхватив себя за плечи, и насвистывала, сложив губы трубочкой. Раньше за ней такой привычки не наблюдалось, очень мило. Вот уж и впрямь женщины могут кардинально измениться. Мы выехали из города и остановились на пустой площадке рядом со стадионом средней школы № 1. Почему там? Потому что именно там она выиграла первый приз в соревновании по настольному теннису среди девочек. Я повернулся и посмотрел на нее. Она действительно была очень красивой. Лу Вэньли, разумеется, что-то почувствовала, немного насторожилась, немного рассердилась: «Ты что сделать хочешь?» Я не стал ходить вокруг да около и выложил все начистоту: «Лу Вэньли, ты мне понравилась десять с лишним лет назад; когда я тогда катился из класса, то принял про себя решение: если у меня получится, то я вернусь и женюсь на тебе! Когда ты здесь стала чемпионкой… – на этом месте я ткнул в здание школы, которое до Освобождения[40]занимала христианская церковь и где проводились соревнования по настольному теннису, – то я принял решение, что надо чего-то добиться и тогда уже вернуться и жениться на тебе!» Лу Вэньли слегка покривила губу и сказала: «Значит, чего-то добился?» Я ответил: «Ну в общем можно и так сказать. Вот ты в месяц сколько зарабатываешь?» Она не ответила, а я продолжал: «Можешь не говорить, я и сам знаю, оклад у тебя тридцать юаней, то есть в год получается триста шестьдесят». А я во Внутренней Монголии на продаже скота заработал тридцать восемь тысяч, твою зарплату за сто лет. Восемь тысяч я потратил, чтобы купить грузовик у твоего отца – можно сказать, обеспечил твоим родителям безбедную старость, освободил тебя от этого бремени. У меня там много друзей, много дорожек протоптано. С капиталом в тридцать тысяч я, нет, мы с тобой всего-то за пару лет станем обладателями ста тысяч, а то и миллиона юаней. Я тебе обещаю: во-первых, ты никогда не будешь нуждаться в деньгах; во-вторых, я всегда буду хорошо с тобой обращаться». Лу Вэньли холодно ответила: «Очень жаль, Хэ Чжиу, но я уже помолвлена». Я возразил: «Помолвлена – не значит замужем, да и замужние разводятся». Она сказала: «Ты что, ничего не понимаешь? Ты на каком основании в мою жизнь лезешь? Только потому, что купил эту развалюху у моего отца? Или потому, что у тебя есть тридцать тысяч юаней?» Я сказал: «Нет, Лу Вэньли, потому что я тебя люблю и не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в сущий ад. Я навел справки. Этот Ван Цзяньцзюнь скотина еще та, ни одной юбки не пропустит…» Она меня перебила: «Хэ Чжиу, разве это не подлость?» Я возразил: «Я тебя спасаю, почему подлость?» Она сказала: «Спасибо за добрые намерения, но ты мне никто, со своими делами я как-нибудь сама разберусь. А у тебя нет права вмешиваться!» Я сказал: «Надеюсь, ты еще раз подумаешь». Лу Вэньли попросила: «Хэ Чжиу, не доставай меня, ладно? Если об этом узнает Ван Цзяньцзюнь, он тебя раздавит!» Я рассмеялся: «Надеюсь, узнает, ты сама ему расскажи». Она открыла дверцу машины, выпрыгнула и на прощание сказала: «Хэ Чжиу, нельзя из-за денег забывать, кто ты такой. Я тебе вот что скажу: деньги не всесильны!» Она повернулась и пошла обратно в город. Я смотрел ей вслед и думал: да, деньги действительно не всесильны, но без них-то вообще ничего не сможешь, Лу Вэньли, поступай как знаешь. Я приехал домой и снес часть забора, чтобы можно было загнать старый грузовик отца Лу Вэньли во двор, там я накрыл его брезентом, потом починил забор и велел отцу хорошенечко караулить его. Отец напустился на меня: «Что караулить-то? Неужто у машины вырастут крылья и она упорхнет?» Я сказал, что он очень дальновиден и грузовик еще используют для высоких целей. Уладив все с родителями, я вместе с двумя младшими братьями вернулся во Внутреннюю Монголию. Они начали со мной заниматься всяким бизнесом: мы торговали лесом, стальным прокатом, скотом, кашемиром, деньги к нам так и стекались. Я человек смелый и вдумчивый, в подтверждение расскажу одну историю.

В те дни частным лицам запрещено было торговать кашемиром, а потому, если контрабандой перевезти из Внутренней Монголии через Великую Китайскую стену тонну кашемира, можно было получить прибыль в десять тысяч юаней. Правительство организовало пропускной пункт. Я купил два совершенно одинаковых грузовика, в первый грузил материю в рулонах, а во второй – кашемир. Верх обоих грузовиков затягивали брезентом. Подгоняли их к пропускному пункту, парковали тот, что с кашемиром, неподалеку, а другой ехал на досмотр. Во время досмотра мы угощали таможенников сигаретами, дарили им вино, обещали на обратном пути привезти им что-то, что им нужно. После досмотра грузовик отъезжал, но через некоторое время возвращался, я объяснял, что потерял по дороге запаску, надо вернуться. Затем доезжал до того места, где стоял грузовик с кашемиром, останавливал грузовик с хлопковой тканью, пересаживался на другой и ехал обратно, а таможенникам говорил, что запаска нашлась. Они только что нас проверяли, так что, естественно, второй раз не досматривали. Так, обманным путем, мы с братьями за весну продали сорок тонн кашемира, заработав четыреста тысяч юаней. Денег становилось все больше, и друзей тоже. Я помог братьям получить прописку и нашел им работу в местной транспортной компании. В те времена мы еще слепо верили во все эти прописки и официальные работы.

В 1982 году я еще раз вернулся домой и построил родителям новый дом. Старый дом я сохранил, брезент на грузовике сгнил, я сменил его на новый. Отец тогда уже не осмеливался меня ругать. Он сказал маме: «Хэ Чжиу очень щедрый, мы не должны опрометчиво его критиковать». У меня еще теплилась надежда касательно Лу Вэньли, но к тому времени она уже вышла за Ван Цзяньцзюня – говорят, жила неплохо. Раз так, то я решил, что надо и мне жениться.