И плеск тотчас прекратился.

Мальчик словно окоченел на несколько минут, боясь даже переступить с ноги на ногу. Темнота облипала его со всех сторон, и, не в силах выдерживать более ее прикосновений, он взялся за огниво.

Звучный щелчок – и пламя ярко вспыхнуло, на мгновение выхватив из тьмы три угрожающе нависших силуэта, монотонно темных, без лиц, без глаз.

Холодная и сильная рука стиснула Топорику лицо, разом лишив возможности дышать и кричать. Он рванулся, но руки его оказались плотно прижаты к телу, горло ощутило ледяную сталь.

– Кончать? – странно пробулькал чей-то голос, совсем рядом.

– Погоди, не сейчас, – ответил другой голос, очень похожий на первый.

Солдат Летучего Императорского полка с глиняным кувшином в руке стоял в дверном проеме, изумленно глядя на бесчувственное тело под столом.

За крохотную долю секунды Николас успел проделать два движения – таких быстрых, что они слились в одно.

Раз – нож из вскинутой руки, бешено вращаясь, прочертил серебряную молнию и по рукоять вошел в левую сторону груди солдата.

Два – подчиняясь легкому удару ноги Николаса стул, на котором недавно еще сидел императорский посланник, вплотную подлетел к солдату.

Николас успел перемахнуть через стол (пламя свечей шелохнулось едва-едва), когда солдат, капая кровью из раны на пол, начал заваливаться навзничь. Кувшин не разбился звонко, выпав из разжавшихся его пальцев, а глухо тукнулся в матерчатое сиденье стула и опрокинулся, с тихим шелестом разливая воду. Николас поймал безвольное тело и мягко уложил его рядом со стулом.

Когда он вытирал о мундир с эмблемой золотого скипетра свой нож, в соседней комнате за открытой дверью послышались шаги.

Проснулся второй солдат.

Николас беззвучно выругался сквозь зубы и, пригнувшись, перепрыгнул порог. Если застать этого, второго, врасплох, полусонного, пока он ничего не успел сообразить, есть шанс убрать его тихо, не дать заорать, поднимая на ноги весь дом.

Имперский вояка оказался проворнее, чем ожидал Николас. Босой, в расстегнутом мундире, но с тяжелым палашом в руках он бросился на противника, как только увидел его. Николас размахнулся, но броска не получилось, нож, еще теплый от крови, ударился о плечо солдата рукоятью. Следующие несколько секунд оставалось только уворачиваться от ударов. Не видя оружия в руках врага, солдат бил палашом часто-часто, почти не размахиваясь, теснил Николаса по стене в угол, не давая возможности дотянуться до меча. Клинок палаша чертил в воздухе гибельную паутину. Поймав взгляд мутноватых со сна глаз, Николас понял: этот не закричит, призывая помощь. Он бросит все свои силы на то, чтобы прикончить незваного гостя прямо здесь, самому, сейчас… Удар! Удар! Удар! Еще удар! Солдат бьет, словно вовсе не чувствуя усталости, и все свирепеет от того, что его клинок раз за разом пронзает пустоту.

Удар!

Клинок свистнул над головой. Сложившись пополам, Николас оттолкнулся ногами и покатился по полу. Удар! Палаш чиркнул о каменные плиты в нескольких сантиметрах от лица. Николас крутнулся в сторону. Крепко приложился спиной о стену, но не почувствовал боли– на это не было времени. Вскочил на ноги.

Удар!

Палаш с треском вонзился в деревянную обшивку стены. Это был момент, которого ни в коем случае нельзя было упускать. Николас перехватил запястье противника, сильно выворачивая, резко дернул на себя, левой рукой сжал солдату горло.

Хрустнули, ломаясь, кости запястья. Солдат широко раскрыл рот, но через стиснутую гортань не прорвалось ни звука. Николас сильнее сжал пальцы, положил и вторую руку на горло врага, подержал… и отпустил. Солдат осел на пол. Палаш так и остался торчать в стене.

Прежде чем уйти, Николас несколько минут стоял у входной двери, прислушиваясь. Расчет его был: если кто, привлеченный шумом, и пойдет проверить, в чем дело, то, увидев безмятежно храпящих в коридоре Летучих, успокоится. Но никто так и не показался.

Николас спустился на первый этаж, в нужник, откинул крышку и негромко позвал в смрадную дыру:

– Эй!

Последовала пауза, которая ему очень не понравилась. Затем он услышал голос мальчика-проводника:

– Все!.. Хорошо!.. – отрывисто и излишне громко долетело снизу.

Ни секунды не понадобилось Николасу на то, чтобы прикинуть возможные варианты случившегося и просчитать дальнейшие действия.

– Умаялся? – усмехнулся он, чуть отстраняясь. – Все уже, сейчас идем… Я спрыгну, посторонись. А то забрызгаю…

Внизу хлюпнуло.

Николас снял с плеча тяжелую сумку и ухнул ее в дыру. Затем спрыгнул сам.

Когда сверху отошла крышка, впуская в подземелье тусклый свет, Топорик был уже полумертв – и от страха, и от недостатка кислорода в легких. Сильная рука все еще сжимала его лицо. Сталь у горла натягивала кожу. Малейшая неосторожность – и клинок вопьется глубоко в плоть. Мальчик понимал это, потому на оклик колдуна ответил то, что ему и приказывали:

– Все… – он не удержался и глотнул ртом воздух, – хорошо…

Потом зашуршало в трубе, и из дыры показалось что-то темное… Это колдун летел. Мощный удар отшвырнул Топорика в сторону – он ударился о каменную осклизлую стену и плашмя рухнул в жижу.

Трое безликих взметнули в воздух мечи. Топорик успел заметить: мечи почти такие же, как и у самого колдуна, – тонкие, чуть изогнутые, ярко блестящие, только намного короче.

Да, они не оставили колдуну ни малейшего шанса. Он еще не коснулся ногами пола, как был вмиг иссечен в лохмотья. На секунду стало тихо. Топорик понимал, надо бежать, в таких делах ни за что не оставляют свидетелей, но почему-то не мог пошевелиться. Вернее, не почему-то, а потому что знал: побежишь – выдашь себя шумом. Догонят – убьют. Но и останешься на месте – тоже не выжить.

И вдруг из дыры метнулся кто-то еще.

Три меча снова сверкнули в полумгле. Топорик зажмурился, услышал короткий металлический лязг, свист воздуха и сдавленный вскрик. Когда он открыл глаза, его почти ослепили стремительные стальные молнии, разрывающие темноту. Молний снова было три, но теперь – две короткие и одна длинная. Они сверкали, сшибаясь, высекали друг из друга снопы красных искр. И больше ничего не было слышно, кроме жуткого свиста, лязга и тяжелого дыхания. Изредка в тускло-серый луч, падающий из дыры, попадал чей-нибудь силуэт – то покажется ужасное пустое лицо, то мелькнет рука, вспыхнет ярче лезвие меча… Несколько раз вспыхивали желтые глаза колдуна, и, наверное, это-то и было самым страшным.

Резкий гортанный вопль – и стальных молний, мечущихся в тесном подземелье, остались лишь две – короткая и длинная. Лязг, взрыв красных искр, лязг – взрыв… Короткая молния ушла вниз, длинная обрушилась сверху – лязг, искры, стон… И одна из молний погасла. Потом погасла вторая.