— Жестокость тебе чужда, — продолжал Бард, — однако ты позвала Джека назад, зная, что Джайлз, скорее всего, его выпорет. Нынче утром, когда я увидел, что Джек сделал с Пегой, я был готов превратить его в жабу — если не во что-нибудь похуже. О чем ты вообще думал, парень? Ты же мог ей челюсть сломать!

— Я… я вообще не думал, — отозвался Джек.

Ему отчаянно хотелось заползти под какой-нибудь камень и никогда больше не показываться на свет божий.

— Я уже занес было посох, но Пега поймала меня за руку. «Это на него непохоже, — запротестовала девочка. — Он сам не знает, что делает». И я осознал, что Пега права. Если бы не она, парень, ты бы сейчас по болоту шлепал.

— Спасибо тебе, Пега, — пристыженно вымолвил Джек.

— Это самое меньшее, что я могу сделать для человека, который вернул мне свободу, — объявила Пега. — Притом меня бивали мастера не чета тебе. Тебе до них еще расти и расти.

Джек так и не понял, оскорбление это было или комплимент.

— В ходе обряда Люси коснулось зло. Зло распространилось на Джайлза, а потом на Алдиту. И последним затронуло Джека, — объяснил Бард. — Это все равно что лихорадка, подтачивающая жизненную силу. Чего доброго, теперь заразится вся деревня.

Снаружи уже совсем стемнело, с западных холмов повеял знобкий ветерок. Мать встала закрыть дверь. Заплясали блики от огня, все тени удлинились, гигантскими фигурами легли на пол и задвигались по стенам.

— А почему мне ужинать не несут? — возмутилась Люси.

На серебряных листьях ожерелья холодно мерцали отсветы. В очаге пылало теплое желтое пламя, а вот синеватый блеск украшения наводил на мысль о ледниках и замерзших озерах.

— Мы поедим попозже, — отозвалась мать.

— А я хочу сейчас! — завопила Люси. — Я — принцесса, мне не пристало ждать! Пусть эта лягушка-рабыня пошевеливается!

Пега вскочила с места, сжав кулачки.

— А ну, возьми назад свои слова! Я не рабыня!

— Лягушка, лягушка, лягушка! — дразнилась Люси.

Пега кинулась было на нее, но Бард преградил ей путь.

— Вот так оно и начинается! — воскликнул старик, воздевая посох.

Горячая волна обдала Джеку лицо, Пега рухнула на пол. В воздухе зашумело, как будто что-то пролетело над домом на гигантских крыльях. Бард опустил посох — и ощущение развеялось.

— Вот так зараза и распространяется, — объяснил старик. — Сперва бросает в жар, затем накатывает ярость. Необходимо изгнать ее, прежде чем недуг сожрет нас всех. И первым делом следует избавиться от этого ожерелья.

— Нет! — завизжала Люси. — Оно мое! Мое! Мне его подарила моя настоящая мать! Никто из вас его и пальцем не тронет, понятно?

Тут с девочкой приключилась самая настоящая истерика, и отец поспешно встал между нею и остальными.

— Я не позволю ее обижать, — заявил он.

— Джайлз, дурень ты непроходимый, мы же ей помочь пытаемся! — возразил Бард. — В ходе обряда «огня бедствия» Люси оказалась уязвима именно из-за ожерелья. Его необходимо снять.

Мать, Джек и Пега встали рядом со стариком. Джек чувствовал, что и сам вот-вот впадет в истерику. Чего доброго, им придется силой обуздывать отца, а исход такой борьбы отнюдь не предрешен. Джайлз, конечно, хром, но долгие годы тяжкой работы на ферме закалили и укрепили его мускулы. Он же несгибаем и крепок, как старый дуб, и притом упрямее черномордого барана.

— Это не Люси, это я во всем виноват, — промолвил Джайлз Хромоног. — Все потому, что много лет назад я солгал — да, я знал, что поступаю дурно, но меня одолел грех гордыни. Я поддался искушению, я не выдержал испытания. А теперь пришла пора расплачиваться за грехи.

Бард опустился на скамью и протер глаза.

— Какую-то бессмыслицу ты несешь — прямо даже хуже, чем обычно. Держу пари, у половины деревни головы болят именно из-за тебя.

Пугающее напряжение постепенно развеивалось. Джек с Пегой устроились у ног Барда, и Джек мысленно возблагодарил судьбу, что до драки дела не дошло.

— Ну давай, Джайлз, выкладывай, что там была за ложь, — велел старик, потирая лоб. — Учитывая, что о своих грехах ты нам все уши прожужжал, этот должен быть просто-таки из ряда вон.

— Люси было только два дня от роду, — начал отец, — и Алдита слегла с молочной лихорадкой. И малютку кормить не могла. По счастью, жена кожевника только что разрешилась от бремени. Я уложил Люси в корзинку и понес ее на сыромятню, что за ореховой рощицей.

Джек знал, где это, — а кто не знал? Кожевник умер два года назад, а до того вонь с его двора можно было учуять, сыромятни еще не видя. Люди приносили ему шкуры; мастер вымачивал их в огромном зольном чане. Когда же вся шерсть выпадала, он выскребал кожи, погружал их в отвар из коры, чтобы они побурели, втирал в них кашицу из гнилых плодов, любых, какие только удавалось выпросить у фермеров, и, наконец, обмазывал свиным и куриным пометом. Сказать, что во дворе разило как на задворках ада, — значит не сказать ничего.

Но Джек понимал: отнести туда Люси было вопросом жизни и смерти. Он смутно припоминал, что малышка и впрямь на время куда-то делась. В ту пору он гораздо больше волновался из-за болезни матери.

— Жена кожевника, благослови ее Господь, кормила Люси до тех пор, пока Алдита не поправилась, — продолжал между тем Джайлз. — И вот я пошел забрать дитя домой, а по пути назад вижу, что вся земля в рощице усыпана спелыми орехами. Такую удачу грех упустить. В это время года дикие свиньи обычно подъедают их все подчистую. Так вот, укрепил я корзинку с Люси в ветвях бузины на опушке леса. Надежно спрятал, стало быть. А она и спит себе, как ангелочек. Помню, я еще подумал, дочурка-то вся в меня удалась — ну прямо как две капли воды.

Джек, Бард и мать разом выпрямились. Пега, незнакомая с семьей настолько близко, завороженно слушала отца. Остальные-то хорошо знали, что Люси на Джайлза Хромонога нисколечки не похожа. Чудо, да и только! Девочка уродилась золотокудрой и синеглазой — хорошенькая, точно солнечный лучик в темной чаще.

— Я думал, ей ничего не угрожает, — простонал отец. — Думал, никто до нее не доберется. Набрал мешок орехов, возвращаюсь — а в бузине что-то как зашуршит. Я мешок бросил и бегом к корзинке. Тут раздался пронзительный вопль, аж уши заложило — хуже волчьего воя. И из бузины отовсюду повыпрыгивали… не знаю, как и назвать — твари какие-то.

С виду — люди не люди, этакие малорослые уродцы, все пятнистые да крапчатые, точно травяной ковер в лесу. Шныряют вокруг, в глазах так и зарябило: то покажутся, то сольются с листьями, то снова появятся. Разбегаются во все стороны, как пауки, и друг другу из рук в руки передают какой-то сверток… смотрю — а это Люси!