Мистер Харрис встал. Его держал СКЕЛЕТ. Этот чужак внутри его, этот жуткий вторженец поддерживает его руки, ноги, голову. Словно за спиной затаился кто-то, кого там не должно быть. С каждым шагом он все больше осознавал, насколько зависит от этой чуждой Штуковины.

— Сейчас-сейчас, дорогая, — отозвался он слабым голосом.

И сказал сам себе: «Ну-ну, взбодрись. Завтра тебе опять на работу. В пятницу нужно ехать в Финикс. Поездка долгая. Сотни миль. Так что будь в форме, а то как ты убедишь мистера Крелдона вложить деньги в твою затею с керамикой. Ну, выше голову».

Через пять минут он стоял в кружке дам и знакомился с миссис Уайзерз, миссис Абблматт, мисс Кирси, и у всех них внутри были скелеты, но их это не беспокоило, потому что нагие ключицы и берцовые кости природа милосердно облачила в груди, ляжки, икры; дьявольское хитросплетенье волос, бровей, воспаленные губы, и… БОЖЕ! — вскрикнул про себя мистер Харрис… стоит им открыть рот, наружу выглядывает часть скелета… зубы! Прежде мне это не приходило в голову.

— Простите, — проговорил Харрис и ринулся к порогу. Едва поспев к садовой балюстраде, он оросил своим завтраком грядки с петуниями.

Ночью, пока жена раздевалась, Харрис сидел в кровати и тщательно подстригал ногти на руках и ногах. Это тоже были внешние части скелета, возмутительно отросшие. Вероятно, он начал рассуждать вслух: жена, оставшись в неглиже, скользнула в постель, свернулась, как зверек, уютным калачиком и зевнула:

— Да что ты, дорогой, ногти совсем не кости, это затвердевшие отростки кожи.

Харрис с облегчением отбросил ножницы.

— Рад слышать. Так уже лучше. — Он окинул задумчивым взглядом сочные изгибы ее тела: — Надеюсь, все люди устроены одинаково.

— В жизни не видела второго такого ипохондрика. — Жена прижалась к нему. — Выкладывай. Что случилось? Скажи маме.

— Это внутри, — отозвался Харрис. — Съел что-то.

Все следующее утро до полудня мистер Харрис, сидя в конторе, размышляло своих костях и находил их размеры, форму и конструкцию весьма неприятными. В десять он попросил у мистера Смита разрешения потрогать его локоть. Тот разрешил, однако хмуро поморщился. После ланча мистер Харрис обратился к мисс Лорел с просьбой потрогать ее лопатку, и она тут же прижалась к нему спиной, закрыла глаза и замурлыкала как кошка, ожидая, что он пожелает обследовать и прочие приятные подробности ее анатомии.

— Мисс Лорел! — фыркнул он. — Прекратите немедленно!

Оставшись в одиночестве, он задумался о своем неврозе. Только-только кончилась война, работы невпроворот, виды на будущее неопределенные — все это сказалось на его умственном здоровье. Ему хотелось расстаться с конторой, завести собственное дело. Он занимался немного скульптурой и керамикой, обладал незаурядным художественным даром. Как можно скорее необходимо съездить в Аризону и получить деньги от мистера Крелдона. Тогда можно будет соорудить печь для обжига и завести собственную мастерскую. И тут эта напасть. Вот беда. Хорошо еще, что он нашел М. Мьюниганта, тот готов вроде бы разобраться и оказать помощь. Но надо бы справиться самостоятельно, к Мьюниганту или доктору Берли не обращаться, пока не припрет. Необычные ощущения исчезнут сами. Мистер Харрис сидел, глядя в пустоту.

Но необычные ощущения не исчезли. Они усиливались.

Весь вторник и среду его ужасно тревожил контраст: кожа, эпидерма, волосы и другие внешние покровы далеки от идеала, а вот одетый ими скелет чист, гладок и эффективно устроен. Иной раз, видя, как опустились под грузом меланхолии уголки его губ, Харрис воображал себе за ними улыбающийся череп. Чего-чего, а наглости ему не занимать!

— Отвяжись от меня! — кричал Харрис. — Отвяжись! Ты меня поймал и держишь в плену! Ты зажал в тиски мои легкие! Освободи их!

Он лихорадочно хватал ртом воздух, словно задыхался под нажимом ребер.

— Да не дави ты на мой мозг!

Зажатый, как моллюск между своими створками, мозг кипел от боли.

— Оставь, бога ради, в покое мои внутренние органы! Не трогай сердце!

Его сердце екало от тревожной близости ребер. Они же, как белесые пауки, корчились, играя со своей добычей.

Однажды вечером, пока Кларисс была на собрании Красного Креста, Харрис лежал в постели и обливался потом. Он старался причесать свои мысли и все время натыкался на конфликт между беспорядочной наружной оболочкой и этой строго симметричной внутренней штуковиной из холодного кальция.

Лицо: жирное, в морщинах забот? А посмотри-ка на безупречное, белоснежное совершенство черепа.

Нос: слишком длинный?

А посмотри на нос черепа: вот на этих крохотных косточках нарос чудовищный хрящ, основа кривого руля на физиономии Харриса.

Туловище: полноватое, разве нет?

А вот скелет: худой, стройный, нигде ничего лишнего. Изысканная восточная статуэтка из слоновой кости, тоненький совершенный тростник.

Глаза: заурядные, тупо таращатся?

А взгляни-ка, будь любезен, на глазные орбиты черепа: глубокие и округлые, темные и безмятежные водоемы, всезнающие, вечные. Загляни в самую их глубину: бездонную мудрость, что там таится, не измеришь никаким отвесом. Ирония, жестокость, жизнь, все сущее на свете — в этих чашах тьмы.

Сравни. Сравни. Сравни.

Речистый и неистовый, он бушевал часами. Скелет меж тем, все такой же хрупкий и философски безразличный, спокойно висел внутри Харриса и молчал; висел спокойно, подобный хрупкому насекомому внутри куколки, и ждал, ждал.

Потом Харриса осенило.

«А ну-ка подожди. Подожди минутку. Ты ведь тоже беспомощен. Я тоже тебя поймал. Могу вертеть тобою как хочу. И никуда ты не денешься! А ну давай: запястье, пясть, фаланги пальцев — рука машет, машет как миленькая!» Харрис захихикал.

«Кости голени и бедра, слушать мой приказ: ать-два, ать-два, ать-два. Отлично».

Харрис ухмыльнулся.

«Борьба на равных. Шансы фифти-фифти. И мы поборемся, один на один. В конце концов, я мыслящая часть организма! — Отлично, это была победа, она ему запомнится. — Да, боже ты мой, да. Мыслящая часть — это я. Я мыслю, и ты мне для этого не нужен!»

И тут же его голову пронзила боль. Череп усиливал давление — он давал сдачи.

К концу недели Харрис расхворался настолько, что отложил поездку в Финикс. Когда он встал на весы, красная стрелка медленно подползла к отметке 164.

Харрис застонал.

«Как же так, уже десять лет я вешу ровно сто семьдесят пять фунтов. Спустить разом десять фунтов — это невероятно. — Он изучил свои щеки в засиженном мухами зеркале. Харриса потряхивало от холодного первобытного страха. — Погоди же! Я знаю, что ты задумал».

Он погрозил пальцем своему костлявому лицу, адресуясь прежде всего к верхнечелюстным костям, черепу и шейным позвонкам.