Чирканье и щелканье приближалось, и теперь я был уверен, что оно доносится от дороги – той дороги, по которой нам завтра утром предстояло идти к пиратскому лагерю. Я надеялся, что Многоглаз только один – может, из молодняка и просто заблудился, и его надо будет заставить вернуться к себе домой, уйти подальше от нас.

Мальчишки в пещере кричали, верещали и, похоже, даже не догадывались о том, что происходит. Я потащил Чарли к пещере. Мне нужно было спрятать его внутри, потому что для Многоглаза он станет просто маленькой конфеткой.

Мы быстро и молча пересекли плоский скальный козырек, который вел к пещере. У меня колотилось сердце. Я не боялся за себя: я боялся за Чарли и других мальчишек. Особенно за новеньких. Они ни разу не видели Многоглаза и могут запаниковать, а это может помешать мне их уберечь.

Если бы здесь был Питер, он сказал бы, что им надо учиться на ходу. Я на такое возражал, говоря, что в результате мы получаем много мертвых мальчишек, а это расточительно, даже если ему на них наплевать. Но Питера здесь не было. А я был.

Мы с Чарли дошли до входа в пещеру, и я сразу понял, почему они не замечают ни шума, ни чего-то еще.

Кто-то убил оленя – судя по всему, Кивок, потому что у него на плечи был наброшен кусок шкуры с головой. Они быстро разделали тушу, и уже жарили на огне оленьи ноги.

В какой-то момент они все разделись догола и расписали себя кровью. Они плясали, прыгали и улюлюкали вокруг костра.

Я подумал: «Питеру будет обидно, что он такое пропустил». Питер обожал, когда мальчишки бесились. Это крепче привязывало их к нему, помогало забыть Другое Место, прижиться у Питера и на острове.

А потом я подумал: «Эта кровь привлечет Многоглаза прямо к нашим дверям. Уже привлекла».

Я сунул пальцы в рот и свистнул. Звук гулко отразился от дальней стены, так что Чарли зажал уши.

Все мальчишки замерли, уставившись на нас с Чарли, стоящих у входа.

– Многоглаз приближается, – сказал я.

Мгновение они не шевелились, и я подумал, какими беззащитными они кажутся без одежды и оружия, и как свежая кровь похожа на краску – на маскарад, и они совсем не похожи на могучих воинов, которыми себя считают.

Тут Кивок сбросил шкуру и метнулся к своим штанам и рогатке с ножом, и Туман тоже. Те мальчишки, которые уже какое-то время пробыли на острове, последовали их примеру: в их глазах отражались страх, мрачная решимость или паника. Новенькие – Билли, Терри, Сэм и Джек – сбились в кучу, в основном недоумевая.

– А что такое Многоглаз? – спросил Терри.

– Чудовище, – ответил я, затаскивая Чарли в пещеру.

Я подвел его к Делу: на его благоразумие можно было рассчитывать. И потом, мне не хотелось, чтобы Делу становилось еще хуже. Если он выкашляет кровь, это приманит Многоглаза прямо к нему.

– Останешься здесь с новенькими, – сказал я Делу.

Я вложил руку Чарли в свободную руку Дела, который как раз выпрямился, держа маленький металлический меч. Он дьявольски гордился этим мечом – и правильно делал: он вытащил его прямо из ножен у какого-то пирата, когда этот дурень заснул на часах.

Дел нахмурился: я прочел на его лице вопрос, который ему хотелось задать: «Почему это я должен оставаться здесь и нянчиться?».

– Надо, чтобы ты за ними присмотрел, – объяснил я, – на случай, если Многоглаз прорвется мимо меня.

Дел бросил на меня взгляд, говоривший, что он считает это маловероятным, и понял, чего я добиваюсь – однако он все-таки собрал новичков и оттеснил к задней стене пещеры. Чарли явно испугался расставания со мной, но пошел со всеми без возражений.

– И вы, – сказал я, указывая на Кита, Джонатана и Эда. – Помогите Делу приглядывать за остальными.

Эти трое явно почувствовали облегчение. Остались Кивок, Туман, Гарри и я.

Хотелось бы мне, чтобы Питер был здесь! Мы с Питером смогли бы взять одного Многоглаза на себя, и тогда мне не надо было тревожиться за остальных.

Гарри был не слишком сообразительный, но зато он был сильный и выполнял приказы без возражений – именно поэтому я оставил его при себе. Кивок и Туман ужасно боялись Многоглазов, но смелости им было не занимать. Они не убегут с поля боя.

Я дал им знак выходить со мной из пещеры. Мы прокрались к выходу: я впереди, а за мной Гарри, Кивок и Туман. В левой руке у меня был кинжал, хоть я и не мог вспомнить, когда именно снял его с пояса.

Теперь, когда мальчишки затихли, щелчки клыков Многоглаза стали невероятно громкими. Они заполняли пустоту, забирались нам в уши, спускались по горлу прямо в сердце. Эти звуки издавал голодный охотник.

Из-за эха не получалось понять, где находится эта тварь: то ли еще на дороге, идущей вниз, то ли у самой пещеры, готовясь на нас наброситься. Я шагнул вперед – и моя нога поехала по чему-то скользкому.

В отличие от Питера, который предпочитал ходить босиком, я носил высокие мокасины из лосиной шкуры. Сейчас подошва левого была запачкана оленьей требухой, на которую я наступил, не заметив. Это навело меня на мысль.

– Туман, – прошептал я парню, который стоял на ней. – Передай-ка мне немного вот этого.

Туман с готовностью подхватил две горсти кишок и принес мне. Я взял у него эту неопределимую гадость и выглянул из пещеры.

Многоглаз как раз забирался на скалистый карниз. Его туловище еще не вышло из-за края целиком. Одна из его волосатых лап прощупывала поверхность, проверяя, хватит ли ему на ней места.

На мгновение мне захотелось кинуться на этого зверя с остальными мальчишками, схватить эту лапу и скинуть его со скалы. Его раздутое тело лопнет на острых камнях – и Многоглазы не узнают, от чего погиб один из них.

Но вот Питер узнает. Пусть его здесь нет, но это не значит, что он не выяснит, что именно случилось – а он не желал войны с Многоглазами. Он это ясно сказал. Он готов воевать с пиратами и не против… нет, даже поощряет… наши внутренние войны в форме Битвы.

Но нам не велено было устраивать проблемы с Многоглазами, пусть они – чудовищное и неестественное бедствие, которое явно (по моему мнению) с каждым днем заползало все глубже в лес. Я считал, что очень скоро мы начнем с ними воевать, хотим мы этого или нет.

В Многоглазах было что-то такое, что будило во мне первобытное ощущение неправильности, хотя для Питера они были просто частью острова. Их толстые круглые туловища, густо покрытые волосами и раздутые от поглощенной ими крови, их лапы – целых восемь, слишком много – и их странные кривые движения, одновременно плавные и неуклюжие. Они были чужеродностью, всем тем, чего не было в мальчишках.

– Гарри, зажги от огня факел, – приказал я.

Я стиснул в руке оленьи внутренности. Влажная плоть скользила по моим пальцам.

Гарри быстро встал у меня за спиной, держа длинную толстую палку с пылающим концом.