— Не надеюсь! — Эля ушла в глухую оборону, уже не зная, куда деться от Машкиных слов.

— Да ладно! Поманит она тебя пальцем, ты и побежишь.

— Чего ты на меня наезжаешь? Радуешься, что теперь у меня нет друзей? Как и у тебя? Или хочешь себя в друзья предложить?

Машка набрала в легкие воздуха, чтобы говорить дальше, но шумно выдохнула, отворачиваясь к столу.

— Дураки вы все, — пробормотала она утомленно. — Слышите только себя. Можешь сесть заниматься на кухне. Там светло.

Она быстро разложила по столу дневник, тетради, учебники, потянулась за книгой на полке, распахнула толстенную энциклопедию.

Эля еще постояла, помня о том, что нужно дождаться завершения паузы, вдруг Машка еще что скажет. Но она не говорила. Проводила раздраженно по голове ладошкой, подбирая выбившиеся из прически волосы. Эля сунула руки в карманы. Нащупала шарик. Стеклянный. Прозрачный. С искринкой внутри. На удачу. Подбросила на ладони. Шарик неожиданно больно ударил по пальцам.

И отправилась на кухню.

Машкины слова засели в голове. Было в них что-то неправильное. Жаль, Эля не умеет так складно говорить, все рассовывать по полочкам. Тоже, что ли, начать читать энциклопедии?

Уроки не делались. С осуждением из раковины смотрела посуда. Эля ее вымыла. Села, открыла учебник. Взгляд стал цепляться за деревья под окном, за детишек, играющих на площадке. А ведь и правда, она совершенно не знает, о чем думает Алка. Им бы хоть разочек поговорить. Но все как-то не получалось. То Сашка рядом, то настроения нет. То говорить не о чем. И так все понятно.

Стало грустно и совсем одиноко. Незаметно пролетели два часа. А следом еще два. Минаева пару раз появлялась на кухне, пила воду, сообщила, что идет на улицу бегать. Эля захлопнула так и не пригодившуюся тетрадку. Мысли в голове путались, она уже не понимала, кого жалеет, что хочет. Вдобавок сел сотовый, и вроде как надо было позвонить домой, предупредить, что задержится. Не позвонила. Все было бессмысленно.

Она еще долго стояла в подъезде своего дома, понимая, что тянет время, что ее будут ругать, что пропала.

Отец постоянно ругался, словно это Эля была виновата, что мать ушла к другому. Она же не знала, что в шкатулке ничего нельзя трогать! Ее за эти серьги чуть не убили. Украшение оказалось подарком, который мать не хотела показывать, но время от времени надевала. Когда не видел отец. Тайное стало явным, чей подарок — открылось. У родителей произошла разборка, и отец выставил мать за дверь. Эля бы тоже ушла, но идти было некуда. Мать жила в другом конце города, там был чужой неприятный мужчина. Уж лучше дома, здесь все знакомо. Пусть и ругающийся папа — родной как-никак человек.

Первые два дня бродила по улицам, потом устала. Возвращалась. Отец ругался. Он стал пить и ругаться. Оказывается, во всем виновата Эля. Это, наверное, все-таки семейная черта — искать виноватых и кого-то наказывать, мстить. Папа тоже не ожидал, что мама так поступит, думал, что их семейная жизнь навсегда. Как Элина дружба с Дроновой. Оказалось, мама думает иначе. Ей было мало того, что у нее есть. И она завела себе роман на стороне. Может, подсказать папе план мести? Чего он так расстраивается? Главное, начать действовать.

Отец сидел на кухне, остановившимися глазами смотрел в телевизор. Там кто-то куда-то шел.

— Ты где была? — уронил он свой тяжелый взгляд на Элю.

— У Машки Минаевой. Она мне с уроками помогла.

Отец на секунду завис, впитывая полученную информацию. Что-то у него там переклинило, по лицу было видно — не понимает.

— Ну, отличница наша, — подсказала Эля. — Такая, с косичкой.

— Ну да, ну да, — забормотал отец. Он не вспомнил. Это было и неважно. — Мать звонила?

Эля выразительно посмотрела на отца. Как она может знать, звонила ли мать, если дома сидит он, а не Эля.

— Чего молчишь? — Он навалился на стол, локтем отодвигая тарелку с холодцом. Прямо еда дня!

— Меня дома не было, я не знаю. — Эля глянула на экран, где уже никто никуда не шел, а все лежали в кровати и молчали.

— Была где? — переклинило отца. Он уронил голову, чуть не задев русыми вихрами остатки закуски.

— В Караганде! — разозлилась Эля. — Шел бы ты спать.

— Ты еще меня будешь гнать, — потянулся отец к Эле, но она сделала шаг в сторону, и он тяжело качнулся на табуретке, едва не потеряв равновесие.

В телевизоре заохали, завозились под тонкой простыней. На актрисе была надета комбинация. Актер оказался в джинсах. Странные у них представления о сексе.

Отец засопел и, звеня тарелками, принялся искать пульт. Все думает, что Эле рано такое смотреть.

Стало скучно. Эля уже собралась уходить, и, развернувшись, вспомнила.

— Слушай! — Даже как-то улыбнуться захотелось. — А ты мать ревнуешь?

Отец засопел громче, полетела на пол тарелка с холодцом.

— Ревнуют одни дебилы убогие! — Отец стал клониться вперед.

Ответ удивил.

— Почему?

— Потому! — Отец пытался встать, но завода на это не хватало. Он чуть подпрыгивал на табурете, заставляя ноги вспомнить, как им разгибаться. — Ревнуют, когда не уверены в себе. А я мужик! Я в себе никогда не сомневался.

Что-то отец не то говорил. Ревность это же из разряда благородных эмоций.

— Ну, так отомсти ей.

— Ничего! — Он все-таки поднялся, уронив нож с вилкой. — Сама придет. Приползет.

Лицо его вдруг преобразилось — брови поползли вверх, глаза округлились, рот дернулся в неуместной улыбке.

— А я ее не пущу.

Он махнул рукой. Попавшаяся на пути чашка падение пережила не столь мирно. Обиделась и раскололась.

— А! — Отец рухнул обратно на стул. — Месть штука тоже глупая. Типа я обиделся, что они поступили неправильно. Ерунда! Ничего я делать не стану. Буду ждать. Пускай все идет как идет. Она вернется. Куда денется?

Отец перестал качаться. Сделал строгое лицо и старательно сфокусировал расползающиеся глаза на Эле.

— Дочь! Что ты тут делаешь? Тебе уже спать пора. Ты ужинала?

Эля тяжело вздохнула и отправилась в свою комнату.

Как же, вернется мать, жди! Если отец продолжит пить, то возвращаться будет не к кому.

Про Сашку не вспоминалось два дня, куда-то он пропал. Пошел, что ли, свои зубы исправлять? Отец пил, и сидеть дома не было никаких сил. Эля прилежно ходила в школу. Минаева на контакт не выходила, разговоры не заводила. Что было странно. Зачем в тот день на крыльце остановила? Топала бы Эля себе и топала. Нет, надо было задержать, тащить в гости, гадости говорить

И вдруг, как из другой жизни, из давно забытого фильма — алгебра, стопка двойных листочков на учительском столе.