Меньшевик проговорил ласково и угрожающе:

— Боря, я не буду вас убеждать или гипнотизировать. Я вам лицо кулаком усахарю, только и всего, — и Вольский двинулся на Бугаева.

Тот, однако, взбрыкнул с такой силой, что перевернул меньшевика.

Розанов, заломив тонкие руки, взывал:

— Господа, вспомните светский тон! Вы же в галстуках!

— Галстух!.. Это хорошо! — прохрипел Вольский, ухватив за длинный лоскут, свисающий с шеи противника. Свой он заранее завернул на спину.

Раскатившись по разным углам, борцы тяжело дышали, более не порываясь в бой, поскольку осознали равенство сил.

— Патовая ситуация, — прокомментировал момент Розанов. — Вернёмся к беседе? Боринька, подумайте о Тех, кого носит… Тех, кто носит… Тьфу, запамятовал!.. Тех, кто за Минцловой! С учётом габитуса «колоды» за ней может стоять множество опаснейших людей.

Бугаев упорствовал:

— Анна Рудольфовна, несчастная блаженная, мистифицировала вас.

Розанов схватился за голову:

— Все погибнем!..

— Я ему всё-таки пропишу в физию… — начал было Вольский.

— Оставьте, Николай Владиславович, — устало вздохнул Розанов. — Угрозы тут бездейственны. Дайте я снова попробую. Боря, послушайте, вы же хотели работать — во благо мира. Грандиозную стройку или перестройку, «разрушим до основанья, а затем», молотки, мастерки, фартуки, вот это всё. Злодейка Минцлова на этот именно крючок вас удила, пытаясь вытащить в заграницу. Если в замыслах у ней не стояло прямого убийства… Может, хотела вас занять чем-то, например, тяжёлым физическим трудом на свежем воздухе: храм новой религии строили бы, не в переносном, а в прямом смысле, — купол там, архитравы, порталы из дерева вырезывать. Что угодно, лишь бы стихи и прозу не писали. И вот я показываю верный способ строительства нового — вашего! — мира, и вы можете запретить — буквально так! — существование таких персонажей, как Минцлова и её личарда в оправе без стёкол, и говорю вам: пишите! — а вы артачитесь. Как так? Сами же хотели!..

— Я подумаю, — брезгливо проворчал поэт. — Как, говорите, будет называться спасительный роман?

Розанов вскинул голову и с надеждой в голосе отозвался:

— Боринька! Это решать только вам.

Бугаев не соизволил прореагировать на выражение высокого доверия.

Вольский сказал веско:

— Нам с вами, Боря, вместе котят в ведре не крестить, однако давайте попытаемся хотя бы в эти несколько дней соблюсти уважение друг к другу.

— Я готов, — сию же минуту покорился Бугаев, но только вызвал у Вольского скрежет зубовный: меньшевик был вправе ожидать новой проделки. Поэт не преминул невинным голосом пожаловаться: — Василий Васильевич, Коля отказывается верить моему чистосердечию.

Бугаев ладошками зажал уши, когда Вольский заговорил:

— Это невозможно вынести! Видите, видите, Василий Васильевич, он всегда так делает! Боря целенаправленно нервирует меня! Из-за этого я разорвал с ним отношения.

Розанов ходил по ковру, щёлкая костяшками пальцев, и размышлял вслух:

— Как же изъять из её затылка записочку с магическими письменами, что витальность голему придаёт… Так-так. Кабаллистическую глину размоет океаническая вода. Но Минцлова — в Москве. Ситуация патовая.

Вольский досадливо воскликнул:

— Что же, никак не обороть чудище?

— Не обо… что?

— Обороть!

Розанов пробормотал:

— Показалось.

— У нас ведь имеется неподалёку океан! — возликовал Боря.

Спутники посмотрели на него как на сумасшедшего.

— В какой-нибудь версте! — твердил поэт.

— Совсем Боринька… того-с, — скорбно подытожил Вольский.

— Да я про подземный океан, на котором Москва стоит!

— Неужели? — скептически произнёс Розанов.

— Я геологией занимался. Диплом по оврагам готовил.

Розанов вскричал:

— Боря, вы — гений!

— А при чём тут овраги?!.. — вставил Вольский.

— Что же, в самом деле — вода в глубочайшем гроте? — всё-таки усомнился Розанов. — Плавать можно? А батисферы спускать?

— Это порода, насыщенная водой. Бездонные ямины зыбучего песку.

— Гм-гм. И вправду: чем не океан?

— Минцловой хватит! — злорадно произнёс Вольский.

— Боря, а как спуститься к этому морю? Знаете ли?..

— Профессор однажды вёл практическое занятие над самым берегом. Спуск начинается в подвалах доходного дома на Солянке.

Меньшевик спросил:

— Но каким образом заманить теософскую тётку под землю?

— Говорил же, сама явится! — проворчал Розанов. — Колебаний не испытает, ибо не осведомлена об океане: университетов не кончала, наукам ежели и обучалась, то исключительно «оккультным».

Стук в дверь предшествовал появлению коридорного, возвестившего:

— Господину Розанову — записка! И счёт за вчерашний ужин в номер-с.

— Розанову, Розанову! — прикрикнул адресат, хватая бумажные полоски и пробегая их глазами. — Этакая шантрапа приобретёт власть — всё развалит, исковеркает, даже фамилии. Расхожий Иванов каким-нибудь Ивановым станет. Ни минутой дольше здесь не останемся! Скорее собирайте пожитки. В фойе нас ждёт один человечек.

Бугаев мстительно сказал:

— Зачем нам новый персонаж?

— С чего вы взяли, Боринька, будто он новый? — улыбнулся Розанов. — С этого персонажа вся история и началась.

— Василий Васильевич хочет съехать, потому что он жадина, — смешливо задудел Боря в ухо Вольскому, как всегда нагруженному кардонкой. Тот брезгливо сморщился и ускорил шаг.

Худенькая дама замерла перед окном. Обернулась, когда Розанов ласково окликнул. Бугаев вздрогнул, узнав Мариэтту.

— Василий Васильевич, спасибо за телеграмму! — сказала она, будто не замечая Борю. — Первым же утренним поездом ринулась вдогонку.

Бугаев мялся и как будто не знал, как поступить. Наконец Мариэтта повернулась к поэту и с укором произнесла:

— Здравствуйте, Боринька! Отчего так долго не писали мне?

Бугаев дёрнул плечом:

— Времени катастрофически не хватает. Знаете, всё медитации, медитации… Вот справимся с Анной Рудольфовной, может и черкну пару строк.

Девушка слегка наклонила голову.

— Вы присоединились к нашему обществу в опасное время, — сказал Розанов, разрядив своим вмешательством обстановку. — Следует ожидать новых покушений на наши жизни. Боря, отведите нас к тому дому, из подвалов которого лежит путь к морской стихии.