Второй составляющей стратегии джихадистов был захват заложников. С 22 марта 1985 года в заложниках побывали 12 французов, 8 американцев и 7 выходцев из других стран, враждебных Ирану. Ответственность за похищение Жан-Поля Кауфмана и Мишеля Сёра в мае 1985 года взяла на себя шиитская «организация исламского джихада», требовавшая прекращения французской помощи Ираку. Это произошло именно в тот момент, когда Париж предоставил Ираку в аренду палубные штурмовики «Супер Этандар». Дополнительная сложность заключалась в том, что Иран стремился вернуть заблокированные Францией инвестиции шаха в совместную ирано-французскую ядерную компанию Eurodif. Это событие переживалось во Франции как национальная трагедия, его широко освещало государственное телевидение, съемочную группу которого также похитили. Кульминацией трагедии стала новость о гибели в заточении ученого Мишеля Сёра, а эпилогом – визит в Тегеран министра иностранных дел Франции Ролана Дюма в 1989 году, за которым последовало освобождение и высылка из Франции террористов, отбывавших там заключение. Среди них был ливанец-шиит, покушавшийся в июле 1980 года в парижском пригороде на убийство бывшего главы последнего правительства шаха Шапура Бахтияра, находившегося в оппозиции к Исламской республике.

Таким образом, территория Ливана стала полигоном для антизападной деятельности Ирана. Южный Ливан, постепенно перешедший под полный контроль «Хизбаллы», превратился в оплот Сопротивления Израилю. В авангарде сопротивления стояла отныне «Партия Аллаха»; назначив себя главной в борьбе с «сионистским образованием», она заняла место арабского национализма, признанным символом которого являлась ООП. Популярность «Хизбаллы», а с ней и Ирана в результате значительно выросла даже в арабском, преимущественно суннитском мире. Кульминацией этого процесса стала «33-дневная война» между Израилем и «Хизбаллой», продолжавшаяся с 12 июля по 14 августа 2006 года. Она закончилась полным поражением Израиля, а генерального секретаря «Хизбаллы» Хасана Насраллу превратила в подлинного героя арабского мира. Его чествовали даже на спутниковых телеканалах стопроцентно суннитского Аравийского полуострова: неслыханный случай для шиита, присягавшего на верность аятолле Хомейни, Высшему руководителю Исламской республики.

В самом Ливане, будучи символом «Сопротивления» («Мукавама»), «Хизбалла» добилась такой легитимности, которая вышла за рамки собственно шиитской общины. Это оставило за ней право сохранить оружие, в то время как другим группировкам пришлось разоружиться. С конца 1980-х годов «Хизбалла» оказывала все возрастающее влияние на всю страну. Таифские соглашения сыграли в этом отношении решающую роль. Эти соглашения, подписанные 22 октября 1989 года в саудовском городе Таиф, положили конец пятнадцатилетней гражданской войне, оформив поражение христиан и победу суннитов. Действительно, президент-маронит уступал значительную часть своих полномочий в пользу суннитского премьер-министра. Тем самым символически закреплялась победа Саудовской Аравии, одержанная благодаря нефтедолларам и нашедшая воплощение в лице ливано-саудовского миллиардера и политического деятеля Рафика Харири. В реальности же эти договоренности быстро, в течение нескольких следующих лет, потеряли актуальность в силу изменения расстановки сил в регионе, в результате чего суннитская община была оттеснена на обочину, уступив дорогу «Хизбалле». Далее мы рассмотрим, к чему это привело в нулевых, а затем в десятых годах XXI века.

Исламизация палестинского конфликта, вписавшаяся в соперничество между шиитами и суннитами за лидерство в регионе, представляла собой один из важнейших факторов трансформации Ближнего Востока в 1980-е годы. В 1979 году, вскоре после триумфа Исламской революции в Иране, палестинский врач Фатхи Шкаки, состоявший ранее в организации «Братья-мусульмане» и живший в изгнании в Египте, опубликовал книгу, озаглавленную «Хомейни: исламская альтернатива». Он посвятил работу самому Хомейни («революционному имаму») и основателю «Братьев-мусульман» Хасану аль-Банне («имаму-мученику»). Автор на страницах книги продемонстрировал интеллектуальную близость между самыми радикальными «Братьями», последователями Сеййида Кутба, и шиитскими активистами, близость, преодолевающую сектантские рамки. Шкаки основал «Исламский палестинский джихад», вооруженное движение, которое с 1983 года начало устраивать первые кровопролитные антиизраильские акции на оккупированных палестинских территориях. Целью их было показать, что и с еврейским государством можно сражаться в то самое время, когда ООП терпела поражение в Ливане, а умеренные палестинские «Братья-мусульмане» ограничивались благотворительными акциями. В эти годы мистику палестинских тренировочных лагерей, стиравшихся с лица ливанской земли, сменила мистика джихадистских баз – каваид (ед. ч. «каида»), – расположенных между Пешаваром и афганской границей. Главный идеолог джихада Абдулла Аззам к тому же сам относился к радикально настроенным палестинским кутбистам, входившим в организацию «Братья-мусульмане». В своих трудах он напоминал, что освобождение и исламизация его родины остается самой главной его целью – даже если обстоятельства сложились так, что наилучшую возможность для ведения вооруженного джихада предоставляет Афганистан.

Совокупное влияние Шкаки и Аззама ускорило радикализацию палестинских «Братьев-мусульман». Она вылилась в первую интифаду («восстание»), или «войну камней», начавшуюся в декабре 1987 года. Сопротивление Израилю переместилось в саму Палестину. Таким образом, оно распространилось на Западный берег реки Иордан, в Иерусалим и сектор Газа, а затем, в ходе следующего десятилетия, на территорию самого еврейского государства. Одновременно с этим зародилось «Исламское движение сопротивления», аббревиатура от полного названия которого – ХАМАС – совпадает по звучанию с арабским словом «хамас» («усердие»). По мере нарастания интифады ХАМАС все активнее претендовал на то, чтобы отнять у ООП Арафата монополию на руководство борьбой за освобождение Палестины, в том числе выпустив собственный календарь обязательных забастовок. 18 августа 1988 года ХАМАС опубликовал свою хартию, отличавшуюся от хартии ООП, являвшейся до тех пор единственным официальным руководством к действию. В хартии утверждалось, что джихад, направленный на освобождение исламских земель Палестины, является «личной обязанностью», то есть использовался термин, употребленный Аззамом для характеристики афганского джихада, который в тот момент крушил Советскую армию. Хотя в конце восьмидесятых ООП еще сохраняла способность к политическому маневрированию, исламизация дела, за которое она боролась, потрясла ее до основания. В следующие годы ХАМАС только набирал мощь, благодаря притоку нефтедолларов с Аравийского полуострова. В 1990 году, например, Кувейт перевел ХАМАСу 60 миллионов долларов, а ООП – только 27. В августе того же года Арафат поддержал Саддама Хусейна, когда Ирак вторгся в соседнюю страну.

В 1989 году, завершавшем десятилетие, исламизм уже всерьез и надолго обосновался в системе международных отношений. Хотя начиная с Ялтинских соглашений 1945 года противоречия между свободным миром, возглавляемым Вашингтоном, и соцлагерем, где заправляла Москва, составляли основную движущую силу исторического развития, 1989-й год положил начало новому водоразделу. Явление миру исламизации, ставшей возможной благодаря доходам от продажи нефти, было тем более ярким символом культурного раскола, что именно в этот год отмечалось двухсотлетие Великой французской революции, отстаивающей принципы светского характера государства. Во Франции празднества были омрачены первым скандалом, связанным с ношением хиджаба в учебном заведении, а именно в колледже города Крей, в Парижском регионе. За этим последовали пятнадцать лет судебных тяжб исламистских организаций с государством. Они закончились принятием в марте 2004 года закона, безоговорочно запрещавшего ношение «явных символов религиозной принадлежности» в государственных учебных заведениях. После потрясений, вызванных фетвой, вынесенной по ту сторону Ла-Манша Салману Рушди в начале того же года, в Европе доминировали две, пусть во многом несхожие, концепции британского мультикультурного секуляризма и французской республиканской светскости. Обе вышли из традиций европейского Просвещения, и обе в полной мере и в равной степени ощутили на себе процесс исламизации общественных и нравственных норм, осуществлявшейся революционным шиизмом, с одной стороны, и консервативным суннизмом, с другой.