«Интересно, что все это значит… Треугольник, круг, квадрат… Двенадцать лучей у звезды… И потом… Пусто здесь, конечно, но пыли нет… И зверье, судя по всему, не шастает… Неужели этот храм еще действует… Почему же тогда никто не кинется выдворять меня из святого места? Похоже, князь специально привел меня сюда…»

Он вдруг обнаружил себя сидящим на краю черной плиты. В голове странно шумело. Хотелось прилечь. Уже опрокидываясь навзничь, он запоздало подумал о прямом назначении алтаря. «Дурак ты, Сашка, вот как принесут тебя в жертву… Сон уже навеяли…» Веки смыкались с непреодолимой силой. Шум в ушах усилился. Кажется, это были голоса… Он уже не увидел, как светильники в нишах полыхнули багровым пламенем. И не заметил, как к алтарю подошел Ольбард и склонился над ним. Савинов спал, и сон его был знакомым.

Я, верно, болен: на сердце туман,

Мне скучно все – и люди и рассказы.

Мне снятся королевские алмазы

И весь в крови широкий ятаган.

Мне чудится (и это не обман),

Мой предок был татарин косоглазый,

Свирепый гунн… Я веяньем заразы,

Через века дошедшей, обуян.

Молчу, томлюсь, и отступают стены:

Вот океан весь в клочьях белой пены,

Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,

С цветущими жасминными садами,

Мы дрались там… Ах, да! я был убит.

Николай Гумилев. Сонет

Беспризорники были жуткими созданиями. Считалось, что с детдомовцами связываться опасно, но беспризорники – те были еще хлеще. Они никогда не ходили по одному, напротив, всегда сбивались в стаи. И их действия очень напоминали тактику стаи бродячих собак, опасных своим знанием человеческих слабостей.

Если ты видишь, идя по городу, лениво бредущего или просто сидящего на мостовой неумытого мальчишку, одетого в жуткие обноски, – знай: это разведчик. Там, где есть один, – найдется и другой, а поблизости, глядишь, и вся стая, поджидающая удобного случая чего-нибудь стащить. Вожаком обычно был самый сильный, хитрый и сообразительный. Каждая стая имела свою территорию и ревниво оберегала ее от других. Самым хлебным местом, конечно, считался рынок, и из-за него происходили постоянные столкновения. Доходило и до поножовщины. Детдомовских беспризорники особенно не любили, возможно потому, что многие в детдоме были когда-то такими же, как они. Хотя, может быть, беспризорники просто видели в них конкурентов. Сашка знал, что некоторые из его одноклассников приворовывают…

Эта шайка была не очень большой – человек десять, если считать без тех, кто стоял на шухере. Несмотря на это, Сашке очень не хотелось с ними связываться, тем более что они были в агрессивном настроении – колотили кого-то. Он уже начал было сворачивать за угол, помня слова отца о том, что настоящий воин всегда сам выбирает место для своей битвы, а эта явно была чужая.

Однако что-то вдруг заставило его остановиться. И забыть о желании свернуть за спасительный угол… Заслоненное лохмотьями беспризорников, в центре драки металось какое-то красное пятно. Красная майка! Настоящая футбольная майка, которой так гордился его друг Юрка. Никто не знал, откуда он ее раздобыл…

Мгновения слились в какой-то странно замедленный фильм. Сашка дико завыл, подражая волку. Стая шпаны на миг замерла, прекратив обрабатывать Юрку. В следующем кадре Сашка уже был рядом с ними и с разбегу ударил ближайшего локтем правой руки в ухо. Тот полетел кубарем. Противник слева начал оборачиваться и, получив удар левым локтем в висок, рухнул вслед за первым. Сашка схватил Юрку за драгоценную майку и отшвырнул себе за спину. Что-то жалобно затрещало. Прямо перед ним возникла дикая рожа главаря с волчьим прищуром. Сашка ударил его каблуком в челюсть. Он понятия не имел о самураях и французском боксе, просто дрался как уличный боец, используя все возможности тела… Рожа главаря исчезла, но на ее месте возникла другая, не менее грязная и дикая. Сашка влепил по ней с правой… и тут же получил оглушительный удар по шее. Отмахнулся. Его перетянули колом вдоль спины. Он развернулся, схватил этого, с колом, и швырнул через себя – силы не занимать. Хлоп! В голове зазвенело как в колоколе. Кто-то отвесил ему по уху. Он пошатнулся. Мимо мелькнула красная майка. Взметнулся подобранный Юркой кол. Кто-то дико заверещал. Сашка пригнулся, пропуская над собой что-то опасное, ухватил противника за ноги, ударил плечом в живот. Тот опрокинулся. Зазвенел по брусчатке выпавший из рук кусок арматуры. Сашка потянулся за ним и получил чувствительный пинок в корму. Удары посыпались со всех сторон. «Только бы не достали заточки…» Мысль о смерти странно отрезвила его. Но арматурина уже была в руках…

Откуда-то из глубин памяти всплыл отец посреди двора, ранним утром упражняющий «серебряный дождь». Шашка пляшет, окутывая тело завесой стальных бликов. Воздух шелестит и рвется… Он услышал странное гудение, удаляющийся топот и крики. Потом, уже начав осознавать, где находится, он понял, что тело само по себе, не желая умирать, выполняет тот самый «серебряный дождь». В нем не было бликов и сияния – лишь мелькание ржавой арматурины. Она и издавала этот странный гудящий звук. Сашка сделал усилие и остановился, с удивлением глядя на свои руки. Он не мог этого сделать… и все же смог. Но как?

В поле зрения возникла окровавленная, удивленно-счастливая Юркина физиономия.

– Ну ты, брат, даешь! Никогда такого не видел. Они драпанули, как деникинцы от Первой Конной! …И спасибо тебе.

Он сжал Сашкино предплечье и виновато улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ и только теперь понял, что губы разбиты вдребезги. Внезапно нахлынуло осознание, что в мире нет ничего важнее таких вот мгновений, когда друг рядом и жив, а враги бегут.

– Кажется, я порвал твою майку… – проговорил он. Юрка заржал, и они, поддерживая друг друга, пошли прочь, а то не ровен час в милицию заберут…

Арматурину Сашка не выбросил.

Он лежал на алтаре, погруженный в странный полусон-полуявь. Этот случай из юности всплыл внезапно и с невероятной силой. Савинов успел уже позабыть о нем. Война все изменила, заставила переродиться, пересмотреть ценности. Единственный друг – Юрка погиб в отчаянном августе сорок первого. Его самолет подловили «мессеры» над Петсамо,[34]когда он летал на разведку…

Осталась боль, но она притупилась, как если бы все это случилось с кем-то другим, в иной жизни. Собственно, так оно и было… Образы всплывали из неведомых глубин, роились в серебристом свете над алтарем, звали. Он видел смутные формы, башни какого-то города, поле, сплошь заполненное сияющими сталью войсками… Потом были исполинские глыбы льда, плывущие в море, и вмерзший в одну из глыб парусник странной формы. Потом он увидел остров в устье огромной реки, странно знакомый, и корабли викингов, идущие к нему… В памяти всплыло название острова – Белый, а река… Это же устье Оби! Прямо как на аэрофотоснимках…