Такси ползком преодолело последние несколько ярдов; Тони стонал, что ему негде будет развернуться, что его машина не приспособлена для таких отвратительных дорог, что он потребует оплатить ему покраску, если заметит хоть одну царапину.

Селина его почти не слушала. Томеу распахнул зеленую входную дверь и нырнул в дом, волоча свои тяжелые корзины. Такси подпрыгнуло, замерло на месте, и Селина выбралась наружу.

Тони сказал:

— Я поеду развернусь, а потом приду за деньгами.

— Хорошо, — с отсутствующим видом отозвалась Селина, глядя на открытую дверь. — Езжайте.

Он с таким ожесточением сорвался с места, что ей пришлось отскочить на обочину, чтобы колесо не проехало ей по ногам. Когда машина скрылась, Селина перешла дорогу, ступила в тень сосны и осторожно перешагнула порог Каса Барко.

Она думала, что окажется в маленьком домике, но вместо этого обнаружила внутри одно просторное помещение с высокими потолками. Ставни на окнах были закрыты, внутри — прохладно и темно. Кухню заменял отделенный барной стойкой закуток, в котором она обнаружила Томеу, — стоя на коленях, он загружал провизию в маленький холодильник.

Увидев, что она смотрит на него, перегнувшись через стойку, Томеу поднял глаза и улыбнулся.

Селина спросила:

— Сеньор Дайер?

Он покачал головой.

— No aquí.

No aquí. Нет дома. Сердце ее упало. Он еще не вернулся из Сан-Антонио, значит, ей придется уговаривать Тони подождать, извиняться, призывать его быть терпеливым, — и это при том что оба они понятия не имеют, сколько времени может продлиться ожидание.

Томеу что-то сказал. Селина растерянно посмотрела на него. Чтобы показать, о чем он ее просит, Томеу выбрался из-за стойки и, подойдя к дальней стене, начал открывать ставни. В дом хлынули потоки солнечного света, расцветив все вокруг яркими красками. Южная стена, выходившая на гавань, практически вся состояла из окон; двери вели на тенистую террасу с тростниковой крышей. Террасу ограждала низкая стена, на полу стояло несколько надтреснутых цветочных горшков с пышными геранями, а дальше расстилалась мерцающая синева моря.

Внутри дом был устроен по-современному. Внутренние перегородки отсутствовали, а над закутком кухни был возведен помост с деревянным ограждением, к которому вела лестница без перил наподобие корабельного трапа. Под трапом располагалась дверь в крошечную ванную. Свет и воздух поступали туда через отверстие, проделанное высоко в стене; в ванной были раковина, унитаз и примитивный душ, полочка с туалетными принадлежностями, тюбиками и флаконами, зеркало, а на полу круглая корзина для белья.

Остальное пространство занимала просторная гостиная в средиземноморском стиле с белеными стенами и каменным полом, на котором пестрели яркие половички. Дальний угол занимал треугольный очаг с пахучей древесной золой; казалось, что от малейшего дуновения над золой запляшут огоньки. Очаг находился на высоте примерно восемнадцати дюймов от пола, так что на его выступ можно было с удобством присесть. Этот выступ продолжался вдоль всей стены, образуя что-то вроде полки, на которой в беспорядке громоздились подушки, пледы, стопки книг, лампа, обрывок каната, завязанный морским узлом, газеты, журналы и даже ящик с пустыми бутылками.

Перед очагом, спиной к террасе и морю, стоял великанских размеров продавленный диван, на котором могли свободно разместиться по меньшей мере человек шесть. Поверх выцветшего голубого чехла из льняной ткани лежал красно-белый полосатый плед. На другом конце комнаты торцом к окну стоял старенький письменный стол с выдвижными ящиками, на котором были разбросаны бумаги и стояла пишущая машинка. Из деревянного ящичка выглядывали конверты — судя по всему, нераспечатанные, — рядышком примостился бинокль. Из машинки торчал белый лист, и Селина не смогла устоять перед искушением.

— Новый роман Джорджа Дайера, — прочла она. — Каждый охотник желает знать, где сидит кто-то там парам-пам-пам, — и дальше целая строчка точек, а в конце восклицательный знак. Она скептически поджала губы. Похоже, мистера Рутленда ждет большое разочарование.

Между кухонькой и входной дверью находился колодец с кованым воротом, на котором висело ведро; рядом на полке стояли ополовиненная бутылка вина и кактус в горшке. Селина заглянула в колодец и увидела в его темной глубине блестящее зеркальце воды; на нее пахнуло сладостью и чистотой. Наверняка эту воду можно пить, однако бабушка всегда говорила, что за границей следует пить только воду в бутылках, а Селине вовсе не улыбалось сейчас свалиться с гастроэнтеритом.

Она отошла от колодца и встала посредине комнаты, заглядывая на галерею. Не в силах побороть любопытство, Селина вскарабкалась по лесенке и обнаружила наверху живописную спальню со скошенным потолком и гигантской резной двуспальной кроватью (как, интересно, ее туда затащили?), стоявшую под щипцом крыши. Для другой мебели места практически не оставалось — у стены, где потолок был ниже всего, стояла пара морских сундучков, а угол, кое-как отгороженный занавеской, выполнял функции гардероба. Ночной столик заменял перевернутый на попа ящик из-под апельсинов, внутри которого стояли книги, а сверху настольная лампочка, радиоприемник и корабельный хронометр.

Селина услышала, как Томеу позвал ее с террасы: «Сеньорита!», — и осторожно спустилась. Мальчик устроился на стенке террасы в компании громадной персидской кошки. Он улыбнулся Селине и взял кошку на руки, словно собираясь протянуть ей.

— Сеньор Дайер, — сказал он, поднимая кошку повыше; она жалобно мяукнула и после короткой борьбы легким прыжком приземлилась на террасу, где устроилась в солнечном уголке, уютно обернув хвостом передние лапы.

— Она большая, — сказала Селина. Томеу нахмурился. — Большая, — повторила она, разводя в стороны руки, будто кошка была размером с тигра. — Большая.

Томеу рассмеялся.

— Sí. Muy grande.

— Это его кошка? Сеньора Дайера?

— Sí. Сеньор Дайер.

Она подошла к стенке и, опираясь на нее локтями, посмотрела вниз. За стеной располагался крошечный садик, в каменистой почве которого росли две-три скрюченные оливы, и Селина внезапно осознала, что склон, на котором стоит Каса Барко, спускается к морю ступенями, а терраса, на которой она стоит, образует крышу лодочного сарая со стапелями, идущими к воде. С террасы к сараю можно было спуститься по узенькой лестнице; у ее подножия двое мужчин, присев на корточки, чистили рыбу. Они ловко орудовали ножами, лезвия которых ярко сверкали на солнце, потом споласкивали рыбу в море, взбаламучивая гладкую нефритовую воду. Томеу наклонился, подобрал с земли камешек и кинул им в рыбаков; те подняли головы, чтобы взглянуть наверх, увидели Томеу и заулыбались.

— Hombre, Томеу!

Очевидно, в ответ он крикнул что-то забавное, потому что мужчины рассмеялись, а потом вернулись к своему занятию. Камни под руками Селины были теплые, кое-где на платье отпечаталась побелка, словно мел, осыпавшийся со школьной доски. Она уселась на стенку спиной к морю и заметила веревку для белья, натянутую между крючками, на которой висела окаменевшая под солнцем, сморщенная одежда: выгоревшая голубая рубаха, плавки, парусиновые штаны с заплатками на коленях и пара стоптанных теннисных туфель с переброшенными через веревку связанными между собой шнурками. На террасе имелась кое-какая мебель, правда, сильно отличавшаяся от той, какую она привыкла видеть в журнале Дом&Сад. Просиженное тростниковое кресло, деревянный столик с облупившейся краской и складной стул, который, стоило на него сесть, немедленно схлопывался, словно мышеловка. Селина жалела, что не знает испанского и не может поболтать с дружелюбным Томеу. Ей хотелось расспросить его про сеньора Дайера. Что он за человек? Яхты — какая из них принадлежит ему? Когда, по мнению Томеу, он может вернуться из Сан-Антонио? Однако прежде чем она попыталась завязать разговор, до них донесся гул мотора. Для Селины он прозвучал похоронным маршем — это Тони возвращался назад на своем такси. Гул умолк и в следующую секунду Тони уже входил в дверь с видом еще более раздраженным и зловещим, чем обычно. Селине пришлось напомнить себе, что он ее не съест. Твердым голосом она произнесла: