В 1928 году стараниями ОГПУ разразилось знаменитое тогда «сергиево-посадское дело» и в городе начались массовые аресты. Ковчег со святыней к тому времени был уже вынесен из дома и безлунной ночью закопан в саду дома Олсуфьевых. Об этом знали немногие, но и эти немногие не проронили на допросах ни слова. В начале 1930-х годов накатилась новая волна репрессий, в ходе которых НКВД был арестован о. Павел Флоренский. В посадскую тайну Олсуфьевы посвятили своего знакомца, сына профессора Духовной академии, Павла Александровича Голубцова, ставшего позже архиепископом Новгородским и Старорусским Сергием. Он перенес ковчег со святыней из олсуфьевского сада и сокрыл его в окрестностях Николо-Угрешского монастыря под Люберцами. Вскоре П. А. Голубцов также был арестован, а из заключения попал на фронт, где всю войну прослужил в санитарном батальоне. После демобилизации он перенес дубовый ковчег в дом племянницы Олсуфьева княжны Е. П. Васильчиковой. Тогда, в 1930-е, юная княжна Васильчикова также проходила по «сергиево-посадскому делу», но благодаря заступничеству всесильной Е. П. Пешковой ей удалось избежать заключения в лагерь и стать последней хранительницей святыни. Екатерина Павловна жила с семьей в полуподвальном помещении, в комнате с земляным полом, в одном коридоре с самыми разными людьми, среди которых порой попадались даже уголовники.

В эти страшные годы глава преподобного была вместе с народом. На Пасху, 21 апреля 1946 года, лавра была вновь открыта, а глава преподобного втайне заняла свое прежнее место в гробе преподобного. Мощи преподобного были возвращены церкви. Возвращен был и Успенский собор Троице-Сергиевой лавры. Троицкий же собор оставался в ведении музея. Там же оставалась и серебряная рака для мощей с сенью, возведенная в царствование императрицы Анны Иоанновны. Раку передали церкви после того, как кто-то из заезжих чужеземцев выразил недоумение, что рака и мощи находятся в разных соборах. Троицкий собор вернули церкви позже. И только тогда мощи преподобного заняли свое место.

Тайну спасенной главы преподобного хранил все годы заключения и лагерей священник Павел Флоренский. Там он жил двойной жизнью — земной, с ее подъемами и перекличками, с работой и кратким отдыхом, и другой — непостижимой нам, причастной миру горнему и иной ипостаси. В своей тайной жизни о. Павел не знал страха, уныния и отчаяния. Невзирая на трудности лагерной жизни, он мог общаться через молитву и Господне посредничество. «Я принимал… удары за вас, так хотел и так просил Высшую Волю», — написал о. Павел жене и детям 18 марта 1934 года. Но он нес страдания и за сохранение тайны, оберегая одну из немногих неоскверненных святынь России. В том и состояло церковное служение, возложенное на него в главном месте и в главный момент его земного пути.

Приведенный пример, к сожалению, был лишь одним из примеров, когда большевикам не удались их кощунственные планы, но в целом их кампания по борьбе с православием не замедлялась ни на минуту. Осквернение чувств православных верующих продолжалось в виде шутовских процессов-маскарадов, распоряжением советских начальников храмы отдавались под складские нужды, клубы или даже общественные уборные, постепенно обрекаясь на запустение и разграбление. Вместе с этим новая власть пыталась навязать населению свои «ценности», порой инфернального свойства, порой просто кощунственного.

Происходило ли это только в Петрограде или Москве? Едва ли. Любой небольшой город, в котором был хоть один храм, становился полигоном испытания чувств верующих и вызовом здравому смыслу. После того как в 1918 году в Свияжске были замучены настоятель Успенского монастыря и епископ Амвросий, в центре города установили памятник Иуде Искариоту. Сначала хотели поставить на пьедестал сатану, но поскольку таким образом пришлось бы косвенно подтвердить идею существования Бога, выбор остановили на Иуде как «первом революционере». Инициатива, как нетрудно было догадаться, принадлежала большевистскому «интеллектуалу» Льву Троцкому. Он распорядился установить в пяти городах памятники Иуде и лично приехал на открытие памятника в древний Свияжск, сопровождавшееся торжественной церемонией и парадом двух полков Красной армии и чинов команды его бронепоезда.

Датский писатель Хенниг Келер, ставший невольным свидетелем церемонии открытия памятника, описывал это более походившее на бесовское действо в Свияжске: «Когда настал момент открытия памятника и покров упал к ногам присутствовавших, их взорам открылась буро-красная гипсовая фигура человека — больше натуральной величины с искаженным, обращенным к небу лицом, судорожно срывающим с шеи веревку». Протестовать местное население не решалось, и со временем в городке исподволь возникли сначала учреждения ГУЛАГа, затем колония, а на закате советской власти открылась и психбольница, в которой, по словам знающих людей, держали противников режима. Все, что так или иначе было связано с инфернальными силами, магнетизировало и притягивало к себе большевистских вождей. Современник свидетельствовал: «Дьявол в лице советской власти безудержно измывается над Святой Русью. И зловещим символом природы советской власти явится воздвигаемая взамен креста на куполе Морского собора в Кронштадте бронзовая фигура Ленина»[18].

В день, когда по германским поверьям на горе Броккен ведьмы празднуют Вальпургиеву ночь, 1 мая 1919 года Ленин, как одержимый, настаивал, обращаясь к Феликсу Дзержинскому, что пора «как можно быстрее покончить с попами и религией». «Попов, — рекомендовал деятельный Председатель Совнаркома, — надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатать и превращать в склады»[19]. Нетрудно догадаться, откуда черпал свое сатанинское вдохновение для борьбы с православием этот «революционер».

Захват церковных земель, убийства священнослужителей, изъятие богослужебных предметов и просто бесцеремонное отношение к православным святыням казалось большевикам недостаточно эффективными мерами воздействия на умы граждан. Ведь церковь оставалась живой, а ее паства не редела. Нужны были новые изобретательные пути отвращения людей от веры, и еще один выход был найден.

9 февраля 1918 года в Петрограде прошли публичные доклады помощника наркома образования Л. Щпицберга, в которых тот сообщал аудитории, что большевистским правительством готовятся декреты о запрещении церковного причастия, как «колдовского акта», об изъятии священных сосудов и готовящемся закрытии церквей, а также об объявлении всего духовенства «контрреволюционным». У слушавших доклады Шпицберга не возникало сомнений в достоверности готовящихся гонений на православную церковь, ибо докладчика нередко привлекали большевики в качестве «специалиста по церковным вопросам». Желавших сотрудничать с безбожной властью было немного, а про Шпицберга им было известно, что еще обер-прокурор Синода при Временном правительстве В. Н. Львов приглашал его в качестве члена одной из синодальных комиссий.

За годы гражданской войны, в ходе волны репрессий, связанных с изъятием церковных ценностей, погибли десятки тысяч духовных лиц. 19 января 1918 года на Всероссийском поместном соборе был избран Патриарх Московский и всея Руси Тихон. Ему принадлежало известное послание с провозглашением анафемы большевикам и призывом к сопротивлению им всего народа. Страстный, полный искреннего чувства патриарший призыв к противлению большевистской диктатуре был единодушно принят подавляющим большинством граждан России, вдохновив рабочих, военнослужащих, интеллигенцию и крестьян на активное сопротивление установленному режиму. Отклик народных масс на призыв Патриарха был единодушным. Тогда власть впервые поняла опасность этих обращений к народу, постаравшись изолировать Святейшего не только от архиереев и клира, но и прихожан, поместив его под «домашний арест» в Донском монастыре в мае 1922 года. Во время своего заточения Патриарх Тихон неоднократно подвергался допросам и шантажу приставленными к нему сотрудниками ВЧК. Некоторые из них, по заданию политического руководства страны, подступали к Патриарху с требованиями пойти на сотрудничество с советской властью и публично признать ее, иногда угрожая святейшему новыми расстрелами духовенства. Неизвестно, спас бы компромисс Патриарха и новой власти многих духовных лиц от грядущих преследований. Ведь ленинская борьба с «черносотенным духовенством» не прекращалась еще долгие годы после того, как Гражданская война завершилась.