Гнев снова охватил Раладана. Он позвал к себе десятника, командовавшего стражей на паруснике.

— Перо, чернила… в общем, письменные приборы, — приказал он. — И кого-нибудь, кто умеет писать.

— Так точно, господин! — ответил десятник, который прекрасно знал Раладана, поскольку всем солдатам, в отличие от обычных прохожих с улиц Ахелии, доводилось видеть князя вблизи, хотя бы во время несения службы в крепости.

С трудом пробравшись в люк, Раладан спустился под палубу — под которой, как он помнил, было множество раненых. В носовом кубрике воняло как в мясной лавке — обычный запах лазарета после боя. С потолка свисало несколько фонарей. Вид был ничем не лучше запаха, а от стонов и хрипов могли разболеться уши. Несмотря на жесткое сердце, старый пират умел сочувствовать несчастной моряцкой доле. Но не в этот раз.

— Дворец всегда платил за ваши забавы, возмещая понесенный ущерб, и вы могли делать все, чего ваша душа пожелает, — сказал он. — Кроме одного — стрельбы из орудий по своим. Это были ваш город, ваш порт и ваше убежище. Были, но больше не будут. Здесь действуют определенные законы, и они касаются всех. Вечером вас повесят.

Стоны стали громче, раздались вопли и крики о пощаде. Несмотря на боль и потерю крови, матросы все же узнали своего правителя — и объявленный им приговор поверг всех в ужас. Раладан вообще не умел шутить и никогда не бросал слов на ветер. Если бы пришел кто-то другой и начал пугать их виселицей, он услышал бы в ответ лишь ругательства, издевательства и угрозы.

Оставив скулящих матросов, Раладан вернулся на палубу и нашел десятника, которого сопровождал какой-то урядник из портовой комендатуры.

— Пиши, — велел он. — «Всех членов команды „Гнилого трупа“ незамедлительно казнить на главной рыночной площади города». Дай сюда, подпишу. А ты отправь это коменданту Ахагадену. И вели передать, что я хочу еще до вечера видеть перед ратушей сто виселиц. Естественно, с соответствующим грузом.

Возившиеся с остатками такелажа люди прервали работу — казалось, будто сам корпус разбитого корабля завывает, умоляя о снисхождении.

Глухой и бесчувственный Раладан вернулся во дворец. Чаша терпения переполнилась; его даже не волновало, как отнесется к его решению Ридарета.

А княжна тем временем уже немного опомнилась. По комнате металась перепуганная невольница, которая сперва помогала госпоже умыться и прийти в себя, а теперь пыталась навести хоть какой-то порядок. Звенели осколки разбитых зеркал, падавшие в деревянное ведро.

Риди, вид у которой без повязки на выбитом глазу был просто ужасен, лежала в постели, накрытая остатками обгоревшего одеяла, и дрожала от холода так, что отчетливы был слышен стук зубов. Все совершаемые ею «чудеса», вызывавшие у зрителей восхищение или страх, обходились ей недешево. Приходилось расплачиваться провалами в памяти, приступами озноба, иногда длительным оцепенением, а чаще всего невообразимой болью. Сидящее внутри ее таинственное нечто, хотя и давало жизненную силу, имело свои прихоти: порой оно требовало именно боли, вероятно, являвшейся для него чем-то вроде пищи. Бороться с ним не имело никакого смысла. После многих лет общения с Рубином Ридарета уже знала, какого сражения ей наверняка не выиграть, а в каком она может рассчитывать на успех. И потому она покорно истязала собственное тело всевозможными способами, получая от боли, которой требовала Риолата, как страдания, так и наслаждение. Но сейчас это была самая обычная боль — Рубин ею не питался и не давал ничего взамен. Боль прошла, уступив место усталости и ощущению холода. Так могло продолжаться до полуночи или даже до утра.

Однако к холодным как лед ладоням и ступням постепенно возвращалась способность чувствовать, вскоре перестали стучать зубы. Постепенно проходила и бившая ее дрожь.

— Мое платье… то, зеленое, вышитое розами… — сказала она.

— Ваше высочество сама мне вчера его отдала, — ответила невольница.

— Да? Ну, значит, сегодня я его забираю. Принеси обратно.

Невольница молча вышла и какое-то время спустя вернулась.

— Что это? — спросила княжна.

Ей уже не было холодно.

— Я… мне хотелось поскорее его надеть. Я его уже немного переделала, укоротила. Я ниже ростом, чем ваше высочество.

Ридарета лишилась дара речи.

— На пол, — наконец проговорила она. — На колени. Руки на стену.

Невольница расплакалась. Выбравшись из постели, княжна отыскала среди обломков поручень разломанного кресла, взвесила его в руке и начала бить стоящую на коленях девушку куда попало — а сил у нее было почти как у мужчины. Плач и звериный визг смолкли лишь тогда, когда нанесенный сбоку удар сломал челюсть. Отшвырнув окровавленный поручень, Риди пнула лежащую по сломанным ребрам. Под разбитой головой расплывалась красная лужа. Отдышавшись, княжна плюнула на невольницу и вернулась на кровать, опершись спиной о стену и обхватив руками колени. Сдула назад упавший на здоровый глаз локон; каким-то чудом волосы по бокам и спереди почти не пострадали, сильнее всего обгорела коса. Расплетя ее, невольница подстригла и подровняла волосы, которые теперь падали княжне на плечи. Так было удобнее, но короткие волосы Риди не нравились. Снова поднявшись с кровати, она нашла в ведре большой осколок зеркала и вернулась на место.

Кто-то постучал в дверь.

— Да?

— Ваше высочество… это я, Ласена. Что случилось? Я слышала…

— Да, войди и прибери здесь. И принеси мне какое-нибудь зеркало.

Отброшенный со злостью осколок разлетелся о стену в пыль.

Старшая невольница вошла и вскрикнула, закрыв от ужаса рот рукой. Уронив на пол какую-то бумагу, которую держала в руке, она присела рядом с лишившейся чувств девушкой, хрипло дышавшей разбитым ртом. Разрыдавшись, она вскочила и выбежала за дверь, выкрикивая одно за другим несколько имен. Наклонившись, Ридарета подобрала упавший свиток, прочитала то, что было там написано, и кивнула. Вскоре в комнате появились невольницы, которых позвала Ласена. Осторожно подняв подругу с пола, они понесли ее к дверям.

— Разумно, — сказала Ридарета, многозначительно поднимая уроненный Ласеной документ. — Прикажи заказать все это еще сегодня.

Первая невольница дома взяла свиток и коротким движением разорвала его пополам.

— Спасибо, госпожа, но ни одна из нас ничего от вашего высочества не примет, — сдавленно проговорила она и вышла, не спрашивая разрешения.

— Зеркало! — завопила разгневанная Ридарета. — Где мое зеркало? Я ведь велела его принести! Или нет?!

Вскоре в комнате уже было новое зеркало, такое же, как и разбитое. Принесли также кресло, и теперь перед зеркалом можно было сесть. Взъерошив волосы, Риди взялась за них с обеих сторон пальцами и испытующе посмотрела на отражение. Пряди волос шаловливо заколыхались — вполне симпатично, по-девичьи. Найдя свою повязку, она прикрыла выбитый глаз и прошла в другую комнату. Пришлось со всей силы дернуть перекосившуюся дверь, чтобы та открылась. В бесчисленных сундуках и шкафах таился настоящий океан платьев, юбок, рубашек, кофт, обуви и прочего, чего только может пожелать женщина. Именно океан — поскольку падавшая на пол одежда напоминала покрытую волнами многоцветную поверхность; княжна бродила среди завалов, беря в руки, разглядывая, откладывая, примеряя… Так продолжалось до самого вечера.