– Полагаю, что непременно.

На автобусной остановке продавались газеты. «Покупайте газетки – одну себе, две соседке!» Шурик наскреб на свежий «Новоблудский вестник». Автобус не подавали, он присел на газонное ограждение, развернул номер. Быть в курсе городских событий – обязанность любого работника пера, вне зависимости, печатают тебя или режут.

«На рынке избита Алла Пугачева! Страница З». Заголовок занимал как минимум половину листа, красуясь на фоне темного контура, напоминающего прическу национальной звезды. Шурик не бросился на третью страницу, зная, о какой Пугачевой идет речь в заметке. Он остановился на второй, три четверти которой занимала статья «Лысина не порок». По мере чтения лицо Шурика приобретало краповый оттенок, а когда он закон чил, руки самопроизвольно смяли «Вестник», а губы так же самопроизвольно прошептали: «Ну, крыса…» Подали автобус, но Шурик продолжал сидеть на ограде, напоминая коммуниста, потерявшего партбилет.

Это была та самая статья, которую он накануне притащил Ковалю и за которую Коваль клянчил бабки. Разумеется, статья была переписана заново, другими словами, но Шурик безошибочно угадал свою фактуру. Как «Запорожец» не полируй, а «мерсаком» он не станет. (НЕ РЕКЛАМА!) А подпись чья? Шурик вновь развернул газету, абсолютно не рассчитывая увидеть под текстом родную фамилию. «Максим Кутузкин. Собств. корр.» Макс?! Хотя, конечно. Не Глоткин же? Криминальная хроника. Ворюги поганые. Ненавижу!

Подали второй автобус. Шурик затолкал газету в карман куртки, прыгнул в раскрывшиеся с лязгом двери. Салон оказался почти пуст, человек пять пассажиров и бабуля-контролер. Та самая. Шурик решительно подошел к ней и протянул руку.

– Бабка, дай обрез! На время. Очень надо!..

На проходной «Вестника» Шурика не пустили. Сегодня подступы охраняли уже два прекрасно вышколенных «Пилара».

– Пропуск?

– Я к Василию Егоровичу, мы договаривались.

– Пропуск?

– Он сказал, так можно пройти.

– Пропуск?

К счастью, в редакцию возвращался Горлов-Глоткин.

– Привет! Сегодня дождь и скверно (Максим Леонидов). Ты к кому?

– К Максу. Он здесь?

– Не знаю, но если он уйдет, это навсегда, так что лучше не дай ему уйти (снова Максим Леонидов).

– Проведешь? У меня пропуск не заказан.

– Все в наших руках («Алиса»).

Макса на месте не оказалось. Придется ломиться напрямую, к Ковалю.

«Плевать, все равно ничего не теряю». Шурик проскользнул мимо все еще не утопившейся Анюты, не спросив у нее разрешения на аудиенцию. Василий Егорович сидел за столом, щелкая калькулятором. На грохот захлопнувшейся двери он поднял голову.

– А, Саша… Здравствуй, дорогой. Ну что, будем печатать?

– Не будем! Это как вообще понимать? Шурик швырнул на редакторский стол скомканный «Вестник».

– Лысина не порок, значит? Кажется, в моем варианте это называлось «Лекарство от денег».

– Какая лысина, какой вариант? – Коваль поправил очки и пододвинул газету. – Успокойся, пожалуйста. Сейчас разберемся. Посиди.

Он бегло прочел статью, после чего удивленно посмотрел на Шурика.

– И что тебе не нравится?

– Это моя фактура. Та самая, которую я вчера положил на ваш стол и которую вы мне завернули. А сегодня она выходит за подписью Кутузкина. На простом языке это называется кидалово.

– Я не знаю, к сожалению, простого языка. А ты не допускаешь мысли, что Максим мог тоже получить подобную фактуру? Можно подумать, ты у нас в городе единственный и неповторимый добытчик информации. Кстати, он еще неделю назад заикался об этой афере с порошком, но я тогда был занят более серьезными вопросами. Да и сенсация ли это, по большому счету? По сравнению с «МММ» – это баловство какое-то.

– И тем не менее вы поставили это баловство в номер, вы продаете газету, получаете деньги. За мою статью! Какой, к бесу, Максим? Вы сравните тексты. Он даже не перепроверял мои сведения! Я нечаянно ошибся в дате, и надо же, какое совпадение – он тоже ошибается именно в этом!

Коваль совершенно не смутился.

– Я не вникал в эти детали, Максим принес мне текст, я его утвердил. Если б я по каждому материалу собственноручно ковырялся в фактуре, выискивая неточности, газета выходила бы раз в месяц… Я тебя, Саша, прекрасно понимаю. Ты собирал информацию, писал текст, и вдруг так получилось, что тебя опередили. Это очень знакомое мне чувство. Обидно, весьма обидно. Но это мир журналистики, издержки профессии. Бегуны стартуют вместе, но первым приходит только один.

– Если подставит второму подножку.

– Хорошо, что ты хочешь? Чтоб мы дали опровержение? В чем? Мол, ошиблись с автором? Бред… Гонорар? Пардон, подо что? Ты же неглупый парень. Прежде чем ломиться в дверь, надо определиться, что ты хочешь получить. Согласен?

Шурик был не согласен. Но понял, что спорить с Батискафычем так же нереально, как укладывать феном волосы скульптуре Ленина на вокзальной площади. Оставалось лишь пожать плечами и с позором покинуть зал. Что он, действительно, хочет? В рожу дать Батискафу? Потом не оберешься… Стоит ли?

– Хорошо, – Коваль снял очки, – раз уж так получилось и ты считаешь себя задетым, сделаем вот что. По справедливости, как ты говоришь, по-простому. Ты полагаешь, что я украл твою фактуру и отдал Кутузкину для переделки. Ладно, пусть так и будет. Вчера Максим принес мне свой материал, довольно интересный. Я тебе его отдаю, ты читаешь, и завтра он выходит под твоим именем. Гонорар я, естественно, размечу на тебя. Делаю я это исключительно для того, чтоб из-за всяких нелепых совпадений не страдала честь издания. Устроит тебя такой вариант?

Шурика, если честно, сейчас устроил бы любой вариант, связанный с улучшением материального положения. Разумный, конечно, вариант, «Черт, а может, действительно совпадение? Издержки профессии…» Но бросаться на шею Ковалю он не торопился.

– Сначала надо посмотреть, что за материал.

– Разумно. Пожалуйста, держи, – Батискафыч передал Шурику несколько листов, – все проверено, все доказано, юрист утвердил.

– А Максим? Он даст добро? – С Максимом я договорюсь. Честь издания! дороже личных амбиций.

Шурик положил листочки на колени и начал читать. Чтение не доставило ему особого удовольствия, по причине того, что, во-первых, от бумаги пахло бензином, и, во-вторых, он почти ничего не понял. Какие-то экономические выкладки, схемы. Две вещи он все же смог уловить. Речь шла о больших бабках и каком-то дегенерате Бурове, превратившем благородный и светлый нефтяной бизнес в кормушку для свиней. Литературный стиль, хотя и был украшен изречениями Омара Хайяма, претендовал на стенную газету в детском саду. А слово «бессовестный» было позорно написано через «з».

– Что скажешь? Неплохой материал, верно?