Так вот, Каспи с коллегами расписали своих испытуемых по категориям – у кого какой тип гена 5-HTT и как это коррелирует с депрессией. Попытаемся корректно сформулировать суть их открытия. Показали ли они, что гены определенного типа вызывают депрессию? Нет. Показали ли они хотя бы то, что определенный тип 5-HTT значительно повышает риск депрессии? Едва ли.

Что же они показали? А вот что: если у вас определенный тип 5-HTT, то у вас повышенный риск депрессии, но только в определенной среде. Что же это за среда? Та, в которой в детстве и юности присутствуют травмы и события, вызывающие масштабный стресс (смерть близкого человека, потеря работы, серьезная болезнь). Испытуемые с «плохим» вариантом 5-HTT, пережившие серьезные стрессы, подвергались вдвое большему риску депрессии и вчетверо большему риску мыслей о самоубийстве по сравнению с испытуемыми с «хорошим» вариантом и аналогичной историей стрессов. Но те, кто не переживал крупных стрессов, никак не страдали от «плохого» варианта 5-HTT. (Эту картину дополняет работа группы ученых из Вюрцбургского университета в Германии, которые показали, что гормоны стресса регулируют активность гена 5-HTT и делают это по-разному в зависимости от варианта 5-HTT).

Так как же ваш вариант 5-HTT связан с риском депрессии? Это попросту некорректный вопрос. Единственный правильный подход здесь – спрашивать, как связан ваш вариант 5-HTT с риском депрессии в определенной среде.

Какие уроки можно вынести из этих исследований? Самый очевидный: берегитесь упрощенных объяснений – природа редко дает однозначные ответы. И храните гены в специально отведенном месте. Иногда генетика говорит о неизбежности: например, если у вас есть ген болезни Хантингтона, то к среднему возрасту у вас с вероятностью 100 % разовьется это ужасное неврологическое заболевание. Но гораздо чаще, чем принято думать, гены означают как слабые места, так и возможности, а не предопределенность.

Из этого факта следует, насколько важна роль общества: гены действительно играют роль в том, что мы ведем себя нежелательным образом. Но наши знания об этих генах учат нас тому, что мы тем более ответственны за создание среды, в которой взаимодействие с этими генами окажется благоприятным.

Примечания и дополнительная литература

Исследование Дарлин Фрэнсис и коллег: Francis D., Szegda K., Campbell G., Martin W., and Insel T, “Epigenetic sources of behavioural differences in mice,” Nature Neuroscience 6 (2003): 445.

Как выяснилось, внутриутробная среда оказывает влияние на обмен веществ и на риск метаболических нарушений, репродуктивную функцию, развитие мозга и поведение млекопитающих, в том числе людей, в течение всей жизни. Этому посвящены статьи Barker D., and Hales C., “The thrifty phenotype hypothesis,” British Medical Bulletin 60 (2001): 5; Gluckman P., “Nutrition, glucocorticoids, birth size, and adult disease,” Endocrinology 142 (2001): 1689; Dodic M., Peers A., Coghlan J., and Wintour M., “Can excess glucocorticoid, in utero, predispose to cardiovascular and metabolic disease in middle age?” Trends in Endocrinology and Metabolism 10 (1999): 86; Avishai-Eliner S., Brunson K., Sandman C., and Baram T., “Stressed-out., or in (utero)?” Trends in Neuroscience 25 (2002): 518; и Vallee M., Maccari S., Dellu F., Simon H., LeMoal M., and Mayo W., “Long-term effects of prenatal stress and postnatal handling on age-related glucocorticoid secretion and cognitive performance: a longitudinal study in the rat,” European Journal of Neuroscience 11 (1999): 2906.

Исследование Цьена о мыши с когнитивными нарушениями., которую спасла обогащенная среда: Rampon C., Tang Y., Goodhouse J., Shimizu E., Kyin M., and Tsien J., “Enrichment induces structural changes and recovery from nonspatial memory deficits in CA1 NMDAR1-knockout mice,” Nature Neuroscience 3 (2000): 238. Там же можно найти ссылки на общие обзоры обогащения среды.

Исследование Каспи о «гене депрессии»: Caspi A., Sugden K., Moffitt T., Taylor A., Craig I., Harrington H., McClay J., Mill J., Martin J., Braithwait A and Poulton R., “Influence of life stress on depression: moderation by a polymorphism in the 5-HTT gene”. Science 301 (2003): 386. Схожие выводы на примере приматов: Bennett A., Lesch K., Heils A., Long J., Lorenz J., Shoaf S., Champoux M., Suomi S., Linnoila M., and Higley J., ”Early experience and serotonin transporter gene variation interact to influence primate CNS function,” Biological Psychiatry 7 (2002): 118.

Регуляция 5-HTT гормонами стресса: Glatz K., Mossner R., Heils A., and Lesch K., “Glucocorticoid-regulated human serotonin transporter (5-HTT) expression is modulated by the 5-HTT gene-promoter-linked polymorphic region,” Journal of Neurochemistry., 86 (2002): 1072.

Обширная тема взаимодействия стресса и депрессии рассматривается в главе 14: Sapolsky R., Why Zebras Don’t Get Ulcers: A Guide to Stress., Stress-Related Diseases and Coping (New York: Henry Holt, 2004).

И наконец, энциклопедический (в разумной степени) обзор городских легенд в: Brunvand J., Encyclopedia of Urban Legends (New York: Norton, 2002).

Для заядлых читателей журналов Animal Behavior и Cosmopolitan должно быть очевидно, что самки повсеместно обеспокоены поиском подходящего партнера. Для самок парных видов (например лебедей, которые находят пару на всю жизнь, или моногамных южноамериканских обезьян) отцовские качества – самые востребованные в потенциальном партнере. У многих из этих видов самцы в период ухаживания демонстрируют отцовские умения: самцы неразлучников, например, ловят червяков и притворяются, что кормят ими желанную самку.

Но выбор подходящего второго родителя для своих детей – важнейший вопрос и для самок Homo sapiens, вида, который вряд ли годится в образцовые примеры парности, а именно нас, людей. Около десяти лет назад психолог Дэвид Басс из Техасского университета в Остине опубликовал знаменитое исследование о том, что люди ищут в партнерах. Он опросил более 10 000 представителей 37 разных культур – разных рас, религий и национальностей, городских и деревенских жителей, из западных и развивающихся стран, капиталистического и социалистического строя, моногамных и полигамных семей. И в каждом обществе Басс обнаружил, что в сравнении с мужчинами женщины более склонны рассматривать экономические перспективы как важный фактор выбора партнера. Это трактовали как признак того, что человеческие самки по всему миру хотят партнеров, которые будут успешными кормильцами. (Нетрудно себе представить, какие треволнения о политкорректности это вызвало.)

Даже в социальных видах, которые не формируют пары для размножения, самки часто выбирают самцов исходя из того, как самец предположительно будет обращаться с ней или потомством (об этом будет речь в главе «Обезьянья любовь»). Например, для самки павиана анубиса предел мечтаний – самец, который плохое настроение срывает на других самках, а не на ней.

А как обстоят дела у видов, где самка от самца никакого отцовства не дождется, даже видеться с ним в итоге не будет? У таких видов самцы не входят в социальные группы (типичная конфигурация – стабильная группа самок и один самец-производитель, которого, скорее всего, еще до появления его потомства вытеснит другой самец, – такую социальную структуру социобиологи обычно называют гаремом, но приматолог Элисон Джолли считает, что уместнее называть это группой жиголо). Все, что получает самка, – сперма, полная его генов. Что нужно такой самке от самца? Конечно, хорошие гены.