Тот, который назвал другого лжецом, получил тяжелую рану в живот, а в ту пору подобные ранения обычно влекли за собой самые скверные последствия. Рассказ заканчивается такими словами: «Если он умрет, то оставит вдову с семью малыми детьми». Оставшийся неназванным офицер английской армии, который в 1757 г. посвятил перо строкам, направленным на умаление дуэлей и утишение (именно так, прошу не править на утешение) страстей дуэлянтов, писал: «Будь люди разборчивее в выборе близких приятелей и пей они поменьше, дуэли бы уже скоро вышли из моды»{63}.

Ирландский дуэльный кодекс 1777 г. («Клонмел Рулз») не особо подробно останавливается на процедуре вызова. Авторы в большей степени сосредоточились на самом процессе проведения поединка. Что характерно, однако, лишь на 26-й странице текста мысль создателя наставления обращается к вызову и указывает на следующее: «Вызов не следует направлять ночью, если только не известно, что вызываемая сторона не намеревается покинуть место, где было нанесено оскорбление, до утра, ибо желательно избежать поспешных действий под горячую руку»{64}.

Хотя о факте того, что стороны могут быть опьянены вином, напрямую тактично умалчивается, авторы наставления явно пытались оградить читателя от отсылки приглашений к поединку именно в подогретом алкоголем состоянии. Но если вызов не следует направлять обидчику в самый острый момент, когда же вообще лучше сделать это, с чьей помощью и в какой форме? Ответы на поставленные вопросы, подобно и прочим аспектам дуэли, рознились в подробностях в разное время и в разных местах, но по сути своей оставались общими для всех случаев.

Первые опыты формулировки кодексов чести, написанные, естественно, в эпоху Ренессанса в Италии, предполагали довольно церемонные действия по передаче вызова. На раннем этапе интерпретаторы дуэлей чести призывали вызывать неприятеля по возможности в письменно-документальной форме. Существовало три варианта: причем первые два — «роджито» и «манифесто» — применялись редко. «Роджито» — заверенный нотариусом и скрепленный подписями свидетелей (в совр. итал. яз. значение нотариального акта. — Пер.) — адресовался вниманию широкой общественности, но нацеливался на конкретного индивидуума. «Манифесто» (синоним слово «декларация». — Пер.) тоже представлял собой общедоступное заявление о намерениях и использовался, когда одна из сторон имела не особенно высокий статус. А вот если говорить о широко распространенном способе приглашения к поединку, то тут непременно следует упомянуть «картелло», или «картель» (буквально объявление. — Пер.).

Специалисты настаивали, что «картель» требует самого прямого изложения фактов, причем в умеренных и не несущих оскорблений словах: такой вызов должен содержать имена, фамилии и титулы сторон и быть непременно датированным и подписанным тремя свидетелями. Поначалу для вручения «картели» использовался герольд, хотя такой обычай довольно быстро отмер, не в последнюю очередь потому, что герольдам нередко доставалось, что называется, на орехи от тех, кому они доставляли вызов. В дальнейшем стало правилом отправлять вызов для вручения публично или в месте, обычно часто посещаемом рекомым рыцарем.

Для господина, удостоившегося быть вызванным таким образом, составители наставлений предписывали три возможных варианта. Он мог принять вызов, проигнорировать его или ответить возражением. Процедура приема вызова обычно подразумевала отправление «картели», если же дворянин не отвечал на вызов, это означало для него обязанность действовать в соответствии с продиктованными там условиями — драться. Когда высказывалось возражение, оно могло быть хорошо, плохо или вовсе никак не аргументированным. И тут тоже вступал в действие целый комплекс правил и установлений{65}.

Высокая степень формализации правил обычно сопровождала дуэли чести высокопоставленных персон, санкционируемые обычно государем. В «Ричарде II» два непримиримых барона — Болингброк и Норфолк — бросали «перчатки» в присутствии самого короля. Таким образом они направили друг другу официальный вызов перед лицом королевской власти. Однако, как мы уже говорили, современная дуэль — тайное, незаконное и сугубо личное предприятие — заметным образом контрастировала с дуэлями чести позднего Средневековья или эпохи Возрождения, когда на поединок приглашали гласно, официально и в полном соответствии с нормой закона. Современная дуэль — в лучшем случае не поощрявшаяся, а в худшем запрещенная властями — требовала не столь пышных и помпезных процедур для вызова оппонента на дуэльную площадку. В конце концов, коль скоро кара со стороны уголовного закона грозила дуэлянту уже за одно только направление вызова, как это очень часто случалось с семнадцатого столетия, наиболее предусмотрительно бывало все же отправить к оппоненту герольда — иными словами, посланника. Практика получала параллельное развитие по мере того, как сходил на нет обычай биться на champs clos — специально отведенных «закрытых площадках», — предоставляемых дуэлянтам их собственным государем.

К середине шестнадцатого века — на каковой момент практика современной дуэли стала активно укореняться во Франции и в других странах — самым естественным способом направить обидчику вызов на поединок служило письмо, или опять-таки «картель». Совершенно ясно из названия, что подобная записка являлась формой старомодного «картелло», однако без прежней помпы и антуража из формальностей. Задача выбора места, времени и характера предстоящего боя отводилась в ведение секундантов. Можно сказать с уверенностью, что по мере развития традиций современной дуэли роль секундантов во всем предприятии становилась все более значительной.

Текст вызова — вручался ли он лично, передавался ли секундантом или приходил письмом — полагалось составлять в учтивых выражениях. Нет сомнения, что в горячке момента о подобных условиях нередко забывали. Пелэм, эпически воспетый герой популярного романа Эдуарда Булвера Литтона 1828 г., находясь в Париже, оказывается участником дуэли в роли секунданта при старом друге Реджиналде Глэнвилле. В соответствии с традициями, Пелэму выпадает честь доставить вызов Глэнвилла его противнику, сэру Джону Тирреллу. Пелэм находит Тиррелла в клубе и вручает письмо с приглашением на поединок. Сэр Джон выпивает «вместительный стакан портвейна, чтобы укрепить себя перед задачей» прочтения письма Глэнвилла. Ставя точки над «i» в старой и продолжительной ссоре, Глэнвилл заключает послание словами: «Мне остается только… объявить Вам, что Вы лишены и крупицы храбрости, что Вы жалкий негодяй и трус». Сэр Джон — несомненно, ошарашенный письмом — дает Пелэму ответ:

Передайте пославшему Вас, что я возвращаю ему сполна все те грязные и лживые слова, которые он посмел произнести обо мне. Скажите ему, что я втаптываю в грязь его утверждения в мой адрес с таким же презрением, как втоптал бы его самого. Еще не наступит утро, как я буду биться с ним насмерть{66}.

Учитывая то обстоятельство, что сам факт вызова кого-нибудь на дуэль был — и на протяжении большей части истории явления таковым оставался — очень часто незаконным, требовалось соблюдение некоторой осторожности в направлении вызова. Поэту и писателю Томасу Муру как-то поведали историю лорда Байрона, который передавал вызов высокопоставленному судейскому чиновнику, главному судье Бесту, от имени друга, которого рекомый судья оскорбил. Бест, выслушав Байрона, произнес: «Я признаю, милорд, что назвал … отъявленным негодяем, теперь же повторю то же самое в присутствии вашей светлости. Однако сознаете ли Вы, лорд Байрон (добавил он с усмешкой), какими последствиями лично Вам может грозить доставка вызова главному судье?» Как узнаем мы дальше, Байрону «скоро пришлось прочувствовать всю комичность его шага, и двое расстались хорошими друзьями, предоставив честь … ее собственной судьбе»{67}.