видел, какими, полными надежд, взглядами провожали их аэропланы офицеры и матросы рвущихся вперед броненосцев, то мгновенно отринул бы все сомнения в правильности своего последнего приказа. Ведь так, наверное, могли бы смотреть на ангелов, сошедших с небес прямиком на палубы грохочущих от натужной работы машин кораблей. А по-иному и быть не могло, ведь именно авиаторы даровали им возможность нагнать прежде ускользавшего от них противника и сейчас, в случае очередной успешной атаки, могли сбить противнику ход еще больше.

Прекрасно понимали это и на борту «Гебена», отчего в сторону начавших заход в атаку аэропланов открыли огонь из всего, что только имелось на борту, включая орудия главного калибра. Может никто из немецких артиллеристов и не рассчитывал попасть по небольшому и юркому самолету громоздким снарядом, но вид ведущего по тебе огонь бортовым залпом дредноута вполне мог заставить пилотов отвернуть. Это на дистанции в несколько миль вырывающиеся из вражеских орудий снопы огня и тучи пороховых дымов не могли особо впечатлить. Но вот когда подобная картина возникала в каких-то паре сотен метров перед тобой, и твой самолет буквально врезался во встречную воздушную ударную волну, разом теряя в скорости километров тридцать, совладать со своими нервами оказывается способен далеко не каждый человек. И еще меньшее число обладала достаточной силой воли, чтобы пережить подобное испытание не единожды.

Два полузалпа. Десять снарядов. Именно столько 280-мм фугасов обрушились в воду далеко за хвостами не свернувших с курса аэропланов. Количество же потраченных на отражение налета 150-мм и 88-мм снарядов перевалило за две сотни штук. Вообще, при взгляде со стороны создавалось такое ощущение, будто расчеты орудий поставили себе целью не столько поразить юркие летающие букашки, сколько выпустить по ним как можно больше стали и огня. Но тем самым они, сами того не ведая, спасли всех шестерых, контузив расположившихся на верхней палубе стрелков и полностью скрыв цели от их взора за непроглядной пеленой пороховых дымов. А когда откуда-то снизу дошел звук четырех приглушенных водой и палубами гулких взрывов, факт поражения русских самолетов перестал иметь какое-либо значение. Пусть половина вновь поразивших «Гебен» метательных мин пропали втуне, разорвавшись на обшивке и так уже затопленных отсеков, вторая половина сыграла свою роковую роль, обеспечив поступление воды в еще два прежде невредимых. Так подошла к концу та стадия сражения, в котором самое деятельное участие приняла авиация Черноморского флота. Точку же в нем предстояло поставить куда более привычным военным морякам методом.

Что ни говори про превосходство немецкого линейного крейсера над русскими броненосцами, но еще при выходе с рейда Стамбула активно просившийся в ремонт немецкий дредноут мог дать хотя бы 20 узлов лишь на сравнительно короткий промежуток времени, необходимый для отрыва от противника. Осилить же весь путь от Севастополя до входа в Босфор на подобной скорости корабль уже не был способен — ни механизмы, ни люди, не выдержали бы подобной нагрузки. А вот на 18 узлах он преодолел бы не одну тысячу миль! Но ситуация обстояла подобным образом до того, как русские авиаторы и миноносники нанесли свой удар. По прошествии же двух налетов и торпедной атаки десятка русских эсминцев, получивший огромное количество подводных пробоин и от того севший в воду более чем на метр корабль с трудом выдавал лишь 15 узлов. И уводил его от русского флота адмирал Сушон не столько в сторону спасительного пролива, сколько в ожидании наступления ночи, когда можно было предпринять попытку затеряться во тьме. Но поднявшееся на море небольшое волнение заставило потихоньку сбрасывать ход вплоть до 13 узлов. В противном случае накатывающая на верхнюю палубу спутная волна доходила аж до носовой башни и начинала заливать те носовые внутренние отсеки, что еще не были затоплены. Хоть какая-то радость в складывающейся ситуации виделась лишь в том, что расчетное отставание русских броненосцев составляло свыше 22-х миль, и потому шанс спасти корабль с командой все еще имелся. Вот только он испарился, словно попавшая на раскаленную сковороду капля воды, с завершением очередной атаки русских аэропланов. Попавшие на борт сотни тонн забортной воды, в том числе принятые в целые отсеки противоположного борта для спрямления, заставили сесть корабль еще ниже в воду, отчего скорость хода пришлось сбавить до 10,5 узлов, дабы не предоставить противнику счастья лицезреть, как «Гебен» сам загонит себя под воду.

В результате, к тому моменту как спустя почти десять часов погони в 18:08 с дистанции в 93 кабельтова с борта шедшего вторым в кильватерной колонне «Иоанна Златоуста» оказался произведен первый пристрелочный выстрел, «Гебен» успел принять на борт почти пять с половиной тысяч тонн забортной воды. Вообще, начать обстрел линейного крейсера флагманский броненосец Черноморского флота мог еще час назад, если бы вице-адмирал Эбергард не проявил излишнюю осторожность. Хотя винить его в нежелании находиться по корме «Гебена» можно было понять, ведь в этом случае на огонь всего двух орудий носовой башни «Евстафия» со стороны беглеца имели возможность отвечать не менее шести 283-мм орудий. К тому же все предвоенные учения 1-й бригады линкоров проходили практически по одному сценарию уходящему корнями к Русско-Японской войне.

Поразившая тогда всех до глубины души гибель второй тихоокеанской эскадры под сосредоточенным артиллерийским огнем японского флота стала не только трагедией общеимперского масштаба, но и дала много пищи для размышлений флотоводцам всех держав. Не смотря на некоторое пренебрежение, что выказывали японцам представители «цивилизованных» стран, не отметить успех тактики подданных микадо не смог никто из здравомыслящих адмиралов. Вот и на Черноморском флоте, со вступлением в строй новых броненосцев, офицеров и матросов принялись обучаться искусству ведения сосредоточенного эскадренного огня по одной цели. В те же времена была выработана тактика осуществления пристрелки и последующей наводки остальных кораблей бригады не становящимся для врага приоритетной целью флагманом, а с борта шедшего в линии вторым «Иоанна Златоуста». После начала войны в целях проверки навыков артиллеристов главных сил даже пожертвовали «Исключенным судном № 3», под каковым названием скрывался старый полуразобранный броненосец «Екатерина II». Наряду с «Чесмой» этот ветеран Черноморского флота, так и не успевший отметиться ни в одной войне, все же сослужил свою последнюю службу, став для новых поколений моряков отличной тренировочной мишенью. Хотя в реальном сражении ни в коем случае нельзя было рассчитывать на полигонные условия боевой работы, что экипажам русских броненосцев уже было хорошо известно.

Да, это было не первое столкновение русских броненосцев с немецким дредноутом. Еще в прошлом году, 18 ноября, находясь в 45 милях от мыса Херсонес и почти напротив мыса Сарыч, русская эскадра из-за плотного тумана совершенно внезапно, как для себя, так и для противника, оказалась менее чем