Я внутренне ахнула. Моя соседка спрятала вспыхнувшее лицо в копне светлых кудряшек. Не моргнув и глазом, веселый грузин сказал женщине: «Выбирай что хочешь!» – и полез за деньгами.

Мне казалось, что я прожгу обшивку самолета, сгорая от стыда, но старшая даже и не думала смущаться. Болтая в воздухе оранжевым флаконом духов фирмы «Клиник» за 42 доллара, она мило объявила: «Вот этот!» – и посчитала общую сумму.

Грузин хитро посмотрел на стюардессу, что-то прикидывая в уме, потом долго копался в кармане брюк где-то под раздутым от благополучия животом. Все ждали. Минуту спустя он вытащил две новенькие сотенные долларовые бумажки и пачку сигарет.

– Что вы, молодой человек! У нас все рейсы некурящие, – ухмыльнулась женщина, ловко забирая деньги, что-то буркнула стоящей рядом молодой коллеге и направилась в хвост самолета, кивком поманив бизнесмена за собой. Но Гиви этого было уже мало.

– Девочки тоже пойдут со мной курить! Внимательно разглядывая зеленые купюры, бригадирша на секунду остановилась, задумалась, промямлила, что за курение на борту полагается большой штраф, и стала искать сдачу.

– Сдачи не надо, – сказал Гиви и жестами попросил нас с Машей выпустить его из заточения у иллюминатора.

Он хотел, чтобы мы и дальше участвовали в представлении. Настойчиво подталкивая Машу в спину властным животом и одновременно протаскивая меня за собой сзади по проходу, Гиви действительно направился на кухню, и мы с ним заодно, не имея ни малейшего шанса ему отказать.

Между занавесками, отгораживающими пассажиров разных классов от служебного помещения, легче не стало. Гиви намеренно много курил, громко разговаривал и всячески нарочно мешал стюардессам работать. Он и нам еще не давал уйти, наверное, чтобы иметь свидетелей своего триумфа! Маша лишь в первые минуты попускала дым рядом с ним, но как-то испуганно, безрадостно. Я же все время тупо жалась в угол, держа кружечку кофе у самого лица, чтобы никого не облить и не облиться. От мыслей в голове становилось страшно, и даже винный хмель не помогал расслабиться.

Пассажир за гроши выстраивает всю бригаду стюардесс, и они послушно задыхаются в сигаретном дыму, молча снуют по крохотному помещению, огибая наши тела и стараясь не натыкаться при исполнении своих обязанностей на торчащие во все стороны сигареты! И еще спокойно слушают, как он предлагает своим спутницам выбрать маршрут полета или хотя бы порулить, обещая договориться о цене… Тоже мне прЫнц царских кровей нашелся! Кошмар какой-то!

Больше не в силах мучить себя такими мыслями и чувствуя угрызения совести от участия в происходящем, я отдала кому-то недопитый кофе, попросила Гиви лететь все же на Кипр и желательно в кресле пассажира, извинилась и в добровольном сопровождении Маши молча вернулась в салон. Я пролезла к иллюминатору на место веселившегося в служебном закутке грузина и до самой посадки притворялась спящей, уверенная почему-то, что больше меня никто уже не тронет.

Так оно и случилось. Вот уже внизу замелькали крохотные белые домики, словно кусочки сахара, рассыпанные между ровными полосками асфальта на красноватой земле и вдоль пенящейся кромки бирюзового морского прибоя. Это Ларнака, один из пяти крупных городов на острове.

До аэропорта оставалась всего пара километров. Самолет снижался, стремительно приближаясь к поверхности моря. Ниже. Ниже.

– Он что, сядет прямо в воду?.. – Пожилая женщина гулко охнула, закрыв лицо руками. Кто-то в хвосте самолета начал читать молитву.

– Господи помилуй… Ну где же земля?

Эти люди впервые на Кипре. Они не знают, что бояться нечего, просто посадочная полоса в местном аэропорту начинается всего в нескольких десятках метров от воды, и иногда самолет заходит на посадку с моря.

Они впервые на Кипре, а я нет.

Если есть рай на Земле, то он где-то здесь.

Четкость действий и уверенность в собственной правоте позволили мне легко раздвинуть чужие спины, скопившиеся в проходах между сиденьями, и первой просочиться к выходу, несмотря на увесистый рюкзак за плечами. Я сбежала по трапу, учащенно дыша не от усталости, а от желания скорее провентилировать мои загрязненные московским воздухом легкие, и тушканчиком замерла в четко выверенном месте у дверей современного автобуса, ожидающего прилетевших. Налево, направо (уж мне ли не знать этот маршрут?), и я в просторном зале – обгоняю нагруженное разномастной поклажей стадо растерянных туристов, сошедших с небес по трапу какого-то другого самолета. И вот уже стучусь в ворота кипрского рая, а рядом со мной звучат слова: «хелло» – это на английском языке, «гутен таг» – это по-немецки, «нихао»… Это еще что? Кажется, это «добрый день» по-китайски. А! Я знаю нужное слово.

– Калимера, – по-гречески поприветствовала я местного офицера за стойкой паспортного контроля.

– Добрый день, – безучастно ответил он на чистом русском и несколько раз сверил мой ошарашенный вид с отпечатком в красной книжечке. Боже, неужели и сюда, на передовую линию их обороны, уже проникли щупальца россиян? Ребята, мы что – везде?!

Около ленточного транспортера тоже говорили по-русски. Ну, это меня как раз не удивило, я знала, что чуть раньше московского на остров несколько раз в неделю высаживается десант с нашего юга, и сегодня краснодарский говор был слышен вокруг в полном согласии с расписанием прилетов.

Достав из рюкзака бежевый конверт и набрав указанный на нем местный номер, я замерла в ожидании. Гудок. Еще. Никто не поднимал трубку. Я сверила цифры на экране телефончика с написанными закорючками на конверте, позвонила во второй раз и долго ждала ответа, пока не увидела свой чемоданчик, выползающий из квадратного отверстия в стене. Нажав кнопку «отбой» и сделав шаг навстречу родному багажу, я чуть не столкнулась с усатым пожилым киприотом, который бежал следом за миловидной русской женщиной с маленьким ребенком на руках и покрикивал:

– Мадам!.. Мадам!..

Мамаша ничего не подозревала, она просто шла к выходу, изредка поддергивая слетающую с плеча сумку, но он догнал ее, поймал за рукав и попросил обернуться.

Через весь зал по девственно чистому мраморному полу кипрского аэропорта за женщиной тянулся широкий след крупных капель чего-то, вытекающего из ее сумки. Жидкость в лужицах к тому же была отвратительного черно-серого цвета и с мякотью!

Женщина застыла, в ужасе поглядывая на сотрудника аэропорта в синей форме с погонами, и на меня, подошедшую ближе, чтобы помочь, если понадобятся услуги переводчика. Киприот оценил меня по какой-то своей шкале и, не задумываясь, обратился ко мне по-английски:

– Скажите, пожалуйста, этой госпоже, что в ее сумке, наверное, разбилась бутылочка с детским питанием!

«Вот так воспитание!» – восхитилась я его вежливостью и перевела. По-своему. Потому что знала нас, грешных, и сомневалась, что в сумке была детская смесь. Ничего не имея против этой миловидной мамаши русского происхождения, можно было (с долей иронии, конечно) предположить, что у нее в сумке находится… ну, например, контейнер с секретным отравляющим веществом на продажу, краска для волос для экономии иностранной валюты в период отдыха, бабушкино варенье, к которому очень привык в детстве ее любимый муж, или на худой конец бутылочка деревенского самогончика для веселья.