Хуже всего в теплушке мокрым женщинам, при работе холода не чувствуешь, а вот сидят на лавках и зуб на зуб не попадает. Прилюдно лишней одежды возле буржуйки не снимешь, так и едут до дому мокрые.

Железная печка раскалилась докрасна, парафиновые свечи осветили уставшие лица, послышались разговоры.

– Как дела? – спрашивал бригадир Ялагин бригадира Батманова Михаила Петровича.

– Такие вот дела! – лениво отвечал Батманов. – Видал, что происходит?

– А что происходит-то? – не унимался Павел Васильевич.

– Ты, поди, и не знаешь?.. Вот ты сегодня сколько кубов свалил?

– Ага-а, так я тебе и сказал! Я сегодня тебе выдам заготовленную кубатуру, а завтра меня перещеголяешь!

– Нужен ты мне, – бурчал Батманов, – меня вон чуть молнией не шарахнуло.

В разговор вмешался Виктор Николаев – бойкий на язык мужичок с аккуратными усами. Родом он из деревни Моршавино, что недалеко от райцентра. Он, встав и размахивая руками, показывая, как рубанула молния по дереву, как оно вспыхнуло, шутливо воскликнул:

– Она ка-ак даст! Все мужики упали, а моршавински стоят!

Но глас Николаева оборвал мастер леса Лобанов:

– Мужики! Михаил Петрович, вот по кой хрен ты в грозу под самую высокую сосну полез, а?.. Тебе что, жизнь надоела, больше всех надо? Эко мальчишество, и это совершает человек, прошедший войну!

– На войне не убило и тут пронесет, – виновато улыбнулся Батманов.

– Да ладно вам, проехали! – примирительно произнес вальщик Шатохин и вытащил из сумки шмат копченого сала с чесноком. По вагону с потоками тепла поплыл аромат, вызывающий голодную слюну.

Мужики еще бы долго злословили в дело и без дела, но этот запах, возбуждающий аппетит, всех увлек, глаза влюбленно взирали на стол, где Шатохин делил сало на тонкие золотистого цвета дольки простым перочинным ножом.

Если рассуждать о запахах, то в свое время баснописец писал: «Вдруг сырный дух лису остановил, лисица видит сыр, лисицу сыр пленил!» Но разве может какой-то там сыр идти в сравнение с салом.

Наконец Шатохин скомандовал: «Налетай, у кого нет аллергии!»

Десятки рук потянулись к столу.

Федор Шатохин родом из Курской области, со стороны знаменитых курских соловьев. Он не то хохол, не то казак, но с усами и папахой не расстается.

На фото (слева направо): секретарь парторганизации Карасьярского лесопункта Свинкова Лидия Ивановна; известный вальщик леса, бригадир Батманов Михаил Петрович; Хуртин Павел Александрович – технический руководитель.

На фото в первом ряду (слева направо): работницы Старикова, Немцева, Федосеева, Храмова.

Павел Васильевич, кусая сало железными коронками, удовлетворенно говорит:

– Да-а, умеете вы, хохлы, сало приготовить, это у вас традиционное.

– Эх, под такой закусон да стаканчик бы! – воскликнул Чумаков.

– Я бы тоже не отказался! – зябко поежился Батманов.

– И мы! – встрепенулась остальная часть населения теплушки.

– Поздно, господа-товарищи, ночью все магазины в лесу закрыты, а в связи с продленным рабочим днем мы и в дежурный опоздаем! – шутил Чумаков.

Народ оживился, разговорились и женщины. Алевтина Храмова жалуется Насте Казначеевой:

– У меня по ночам вот тут болит, – указывает на грудь.

– Левая грудь, что ли? – уточняет Настя.

– Нет, под грудью.

Группа рабочих на заготовке леса. Немцева Вера (в первом ряду в центре); Храмова Алевтина (во втором ряду пятая слева).

– Так это сердце, наверно, – догадывается Казначеева.

– Да, пожалуй, сердце, – соглашается та.

Алевтина Ивановна Храмова родилась в 1929 году в деревне Сумки, что на противоположном берегу Волги от Юрина, в большой крестьянской семье. В молодые годы приехала на лесоразработки в Карасьяры. Здесь нашла свою любовь, но ненадолго, не успела поменять фамилию, как любимый по трагической случайности попал под поезд. Так бы и жила в одиночку, но вскоре после родов умерла старшая сестра. Ее муж, Николай Калинин, оставил Алевтине сына Сережку, а сам уехал в Нижегородскую область и там образовал новую семью. С тех пор живет Алевтина с приемным сыном, не пытаясь изменить девичью фамилию.

– Слушай меня, – продолжает Настя, – чтобы сердце не болело, надо на это место положить кошку, в кошках целительная сила.

– А кота можно? – подключился к разговору тракторист Володя Кузьмин.

– Можно и кота, кот-то получше будет, – не чувствуя подвоха, ответила Настя.

– А чем, чем кот лучше будет?

– Ну дак кот, он побольше площадь закроет, потяжелее, лучше придавит и прогреет больное место.

– Вот-вот! – торжествовал Володька, – вы бабы молодые, вам грелку надо во весь рост, и все болезни пройдут!

– А где ее взять, грелку-то? – повысила голос Настя.

– Это уж ваши проблемы! – и, трижды подмигнув, Кузьмин отвернулся.

– У меня кошки нету, – пожаловалась Алевтина.

– Кошек надо брать у Тольки Василькова, – снова посоветовал тракторист Кузьмин. – Они у него организованные. Вот захожу как-то к нему, а они на полу лежат в один ряд. Одна кошка из чашки ест, а другие от нее молоком питаются.

– А почему они лежат в ряд? – несмело спросила Алевтина.

– Вот и я спрашивал Тольку, что это за фокус – здоровенные четыре кошки, а сосут одна другую? Он отвечал: «Это не фокус – это экономия, всех кошек не прокормишь. Кормлю одну, а остальные подпитываются одна от другой – например, четвертая кошка сосет третью, третья – вторую, вторая потягивает молочко у первой, а она кушает из чашки!»

– Ба-а! – воскликнули женщины. – Неужели такое бывает? Кузьмин, а ты не врешь?

– Нам, трактористам, врать не полагается, – хохотнул Кузьмин и, отвернувшись, подумал о доме, о семье: «Хорошо бы если жена Вера догадалась сегодня баньку истопить, она так нужна после такой проливной грозы».

Не каждый день бывает дождь, но каждый день в жаркой кабине трактора рубашка прилипает к потному телу.

Трудящийся народ на лесоразработках занят с раннего утра до позднего вечера. А дома у каждого семья – дел невпроворот, но на их решение приходится один день в неделю – воскресенье. Надо бы отдыхать, но покой лесорубам только снится.