Полина вопросительно поглядела на нее.

– Ты здесь уже месяц, полтора…

– Два…

– Тем более. – Колинда помялась, сложила руки на груди. – Тебе как она? Ну, в смысле, как у нее тут… – она ткнула пальцем себе в висок.

– Дорис? – Полина растерянно откинулась назад. – Ну, я не знаю, конечно, когда муж воюет… Конечно, тяжело… Но, по-моему, она очень энергична, деятельна и вообще вполне оптимистична.

– Оптимистична… – Сестра сложила сплющенную банку пополам и швырнула в угол. Полина вздрогнула. – Оптимистична!

Ее муж погиб три года назад. Застрелился, – мрачно сказала Колинда. – В Афгане. Его «Хаммер» подорвался на мине, когда они патрулировали какое-то село. Водитель выбрался из нижнего люка, мальчишки облили его бензином и подожгли. Когда Джаг вылез, водитель был уже мертв, Джаг расстрелял мальчишек, потом пошел по дворам. Тридцать семь трупов, включая грудных детей.

У Полины выступила испарина, она вспомнила лицо на фотографиях, флаги, униформа, медали, автоматы, уродливые военные машины. Представила кровь, детские трупы в желтой пыли.

– Господи, что происходит? – пробормотала она. Теперь собственные неприятности выглядели мелкими, глупыми. – Что тут происходит? Почему?

«Я только скулю, жалуюсь и жду, когда само что-то решится! Или кто-то решит за меня. Инфантильная сучка! – Полина от злости покраснела, соскочила с кровати, подошла к окну. – Куда кривая вывезет. Диплом у нее университетский! Надо же наконец самой что-то делать!»

– Слушай, – Полина резко повернулась. – А та газета у тебя осталась?

Колинда удивленно поглядела на нее, кивнула.

– Я могу позвонить Галлю, – она хмыкнула. – Боюсь, правда, моя рекомендация тебе скорей повредит.

Придя в редакцию, Полина сразу включила компьютер. Данциг на карте Теннесси нашелся сразу, Колинда оказалась права – жуткая глушь: вокруг зеленели поля и леса, синело озеро Боден, до ближайшего города Ноксвилла было сто сорок миль. До столицы штата Нешвилла почти двести. Полина переключила карту в спутниковый режим, кубики домов рассыпались по прямоугольникам приусадебных садов, особой симметрии или порядка в планировании Данцига не наблюдалось. Явно угадывалась центральная площадь и вытекающая из нее главная улица, которая разветвлялась по сторонам загогулинами тупиковых отростков с прилегающими участками.

Полина елозила курсором по чужим крышам, садам и улицам, разглядывала лужицы бассейнов и скорлупки автомобилей, постепенно осваиваясь с топографией. Нашлась и новая школа, и церковь, большое кладбище на окраине. Она улыбнулась, дотронулась пальцем до кубика школы и прошептала:

– Все так, все правильно…

В последние месяцы цель была одна – выжить. Удержаться на плаву. Любой ценой зацепиться за Нью-Йорк, остаться на Манхэттене.

«Зачем мне Нью-Йорк? И я ему не нужна, это очевидно. Почему же я цепляюсь за этот город, город, который хочет меня раздавить? Что за мазохизм? Меня учили понимать Чехова, Толстого, Достоевского, а не механизм работы фондовой биржи. Мои знания плохой инструмент для добывания денег. А Нью-Йорк – это деньги. Деньги как цель, деньги как средство. Деньги как смысл жизни».

Лев Толстой с мрачным торжеством глядел со стены, доктор Чехов одобрительно щурился сквозь стеклышки пенсне. «Да, все верно! Все так! И как же я не могла понять этого сразу, ведь так просто…»

Полина взяла фломастер, подошла к стене и прямо на обоях написала печатными буквами:

«На что бы ты ни был способен, о чем бы ты ни мечтал, начни осуществлять это. Смелость придает человеку силу и даже магическую власть. Решайся!»

– М-м, Гете!

Полина обернулась, в дверях стоял Грингауз, главред «Обозрения». За все время работы здесь это были первые слова, обращенные непосредственно к ней, здороваясь с сотрудниками, он обычно хмуро кивал.

Полина поспешно спрятала фломастер за спину, отошла от стены, чувствуя, как наливаются жаром ее щеки.

– Мы тут швабры хранили… – оглядывая кладовку, насмешливо сказал главред. – Как проходит архивация? Мисисс Кляйн вас хвалит. Очень.

– Спасибо, – Полина боком протиснулась за свой стол. – Мне тоже… – нашла колпачок, щелкнула, спрятала фломастер в стол. – Тоже очень.

Грингауз, кряжистый, с лобастой, непомерно большой головой (то ли медведь, то ли сердитый жук, – Полина не могла решить, на кого он больше похож) неожиданно рассмеялся.

– У вас контракт в конце месяца кончается, так?

Полина кивнула.

– А русский архив вы успеете закончить?

Полина кивнула опять.

– Так… – Грингауз оглядел потолок, посмотрел в вырез платья Полины и вышел.

Около пяти появилась Бетси. Загадочно торжественная в костюме изумрудного цвета с золотыми пуговицами, она молча прикрыла дверь за собой и вопросительно кивнула Полине:

– Приходил? Грин?

Она потерла тонкие руки, на среднем пальце, рядом с обручальным кольцом, сиял здоровенный бриллиант.

– В Метрополитен с мужем иду, на Малера. Шестая симфония… Тебе нравится Малер?

– Шумно, – словно извиняясь, пожала плечами Полина. – Тем более для романтика.

– Вагнер? – с вызовом спросила Бетси. – Тебе, наверное, такое нравится.

– Да тоже не очень. Скорей уж Лист.

– Ну да! Славянские напевы, – пренебрежительно обронила Бетси. – А знаешь, в Третьем рейхе Малер был запрещен. Гитлер считал его музыку слишком еврейской.

– Насколько мне известно, славян он тоже не особо жаловал. Гитлер.

– Не сравнивай, – строго произнесла Кляйн. – Уничтожение евреев как нации было главной задачей Третьего рейха. Еще в «Майн кампф» он писал, в двадцатые.

– Разумеется. Славяне и прочие унтерменши просто под горячую руку попали.

Бетси засмеялась, на зубах краснела полоска помады.

– Гитлеру нужна была территория – лебенсраум, славяне уничтожались лишь потому, что жили там.

– Ага, – улыбнулась в ответ Полина. – Ничего личного. Издержки исторического процесса.

Бетси перестала улыбаться, внимательно посмотрела ей в лицо. Полина не к месту подумала, что все бы отдала за такие роскошные брови.

– Ну, объясни мне тогда, – тихо сказала Кляйн. – Почему ты, наполовину или-сколько-там русская, сидишь в «Еврейском обозрении» и архивируешь дела евреев? Для музея Холокоста, – она зло передернула плечами. – Где твои славяне, где их «Обозрение», где их музей жертв нацизма? Где?

Бетси пнула коробку с делами.

– Здесь?!

Она вышла, Полина тихо опустилась в кресло. Взяла из коробки верхнюю папку, раскрыла.