– Что это вы стряпаете?

Вырванный из своих воспоминаний, Старый Музыкант поднял голову и увидел стоящего рядом доктора Нарунна.

– Я… Да вот хотел чаю попить, достопочтенный…

В соответствии с традицией, он обращался к посвященному в монашеский сан врачу, как к монаху. Он чуть не прибавил «за ужином», но вовремя удержался от упоминания пищи в присутствии человека, принявшего послушание – никакой еды и напитков после полудня, кроме воды.

– Я не видел, как вы подошли, почтенный.

– А я решил подкрасться и унести плошку того, что вы варите. – Доктор Нарунн опустился на корточки, подобрав и подоткнув полы оранжевой рясы. – Я выпью немного горячей воды со сгущенным молоком, и еще мне ломтик вон того пирога, пожалуйста. – Доктор засмеялся, и его кадык радостно запрыгал. – Это я над собой смеюсь. В первый раз, когда меня приняли в братию и пришлось поститься, я все время думал о еде. Пока мы ходили по городу за подаянием, я представлял, что сказал бы, если бы люди пригласили меня к себе на кухню. Но никто меня, разумеется, не позвал! – Он рассмеялся: – Не создан я для монашеской жизни!

Настроение Старого Музыканта сразу поднялось, такая жизнерадостная энергия исходила от его друга. В осанке молодого человека чувствовалось благородство, а в движениях – уверенность. Каждый год в сезон дождей доктор на месяц становился членом монашеской братии, чтобы помедитировать и немного отдохнуть от своего нелегкого труда.

– Знаете, – продолжал доктор Нарунн, следя за ним, – вы постоянно щуритесь, больше, чем раньше. Нам необходимо сохранить то, что осталось от вашего зрения. – Именно к Нарунну обращался Старый Музыкант, чтобы написать письмо. – Пожалуйста, позвольте подобрать вам очки!

– Спасибо, достопочтенный, это очень любезно с вашей стороны… – Как сказать молодому врачу, что его зрение невозможно восстановить, что частичная слепота связана с предательством мозга, а не глаз? – Но с этими современными приладами на носу я растеряюсь окончательно. – Пусть окружающие считают его упрямым, невежественным крестьянином, не признающим науки. – Может, мне больше подойдет повязка на плохой глаз? Вот когда буду глядеть молодцом!

– А ведь вы правы! Как же я сам об этом не подумал? Безусловно, глаз будет меньше напрягаться, если его прикрыть. Я посмотрю, что можно сделать.

– Я пошутил, достопочтенный, не тратьте свое время!

«Правда в том, что мне лучше вообще ничего не видеть, – подумал он. – Я и без того жду слишком много страданий».

– Да, но вместе с ними обязательно появятся и возможности для трансформации, пусть и не сразу.

Старый Музыкант обомлел. С ним это случается все чаще – он говорит вслух, не замечая того. Граница между мыслью и речью расплылась, и он снова оказался в камере Слэк Даека («Говори, что ты знаешь! Признавайся! Иначе с тобой будет то же, что и с другими!»). От прилива крови потемнело в глазах, будто она откуда-то просачивалась внутрь черепа.

Он заморгал, прогоняя морок, и разглядел, что доктор Нарунн пристально смотрит на него. Старый Музыкант молчал, в ужасе от игр собственного разума.

– Я только что говорил с настоятелем, – заговорил молодой врач, меняя тему. – Какое-то срочное дело за пределами храма требует его внимания, и он хочет, чтобы я провел вечернюю церемонию вместо него. Я так понял, вы будете играть на садиве?

– Он еще очень юн, достопочтенный.

– Простите?

– Я про мальчика.

– Я тоже очень удивился, узнав, что это наш Макара. Недавно родители приводили его ко мне в кабинет… У мальчишки все симптомы метамфетаминовой зависимости, он больше похож на бесплотный дух, чем на пустую оболочку!

– Ему сегодня исполняется двенадцать. Мне сказали, родители выбрали для церемонии день рождения Макары как символ возрождения. По-моему, достопочтенный, этот ребенок еще слишком мало прожил, чтобы злоупотребление вошло у него в привычку. Откуда же зависимость?

– К сожалению, наркомания стремительно молодеет. Случаи наркозависимости отмечаются уже среди семи-восьмилетних. Метамфетамин – популярный наркотик среди бедной молодежи, которая, как Макара, ищет в нем забвения от реальности. Я не могу их винить – в городе они видят богатые дома, дорогие машины, телевизоры с плоским экраном, цифровые фотоаппараты, компьютеры, ноутбуки, огромные капиталы, сосредоточенные в руках нескольких человек…

О некоторых реалиях Старый Музыкант слышал впервые: телевизоры с плоским экраном, цифровые фотоаппараты, ноутбуки… Он повторил про себя новые понятия, запоминая, как заучивал в молодости английские слова. Многого из перечисленного Нарунном Камбоджа не знала еще несколько лет назад, и уж точно этого не было в Америке в шестьдесят первом году. Что касается компьютеров, у Конга Оула стоит в кабинете маленькое квадратное жужжащее устройство со светящимся экраном, на котором меняются картинки, словно некое воплощение памяти перебирает свои воспоминания. А ведь Старый Музыкант помнил дни, когда монахам разрешалось владеть максимум парой сандалий. Далеко же продвинулся прогресс, несмотря на неудавшиеся революции! Если б ему в свое время хватило терпения и веры…

– Они видят вокруг роскошь и блеск, – в голосе доктора Нарунна зазвенел металл, – а у самих нет даже самого необходимого. Вы знаете, что за стоимость одного автомата семья Макары могла бы купить достаточно гофрированного железа, чтобы перекрыть крышу? – Врач покрутил головой. – Однако автоматов вокруг как мобильников, потому что наши «высокоблагородия» и их детки раздают оружие направо и налево, будто игрушки, своим телохранителям…

Старому Музыканту стало ясно, почему его молодой друг время от времени вынужден жить в монастыре: открыто критиковать правительство означало рисковать жизнью. Наемных убийц по десятку на каждом углу – любой согласится за несколько сотен долларов.

– Пожалуй, что вы и правы, – тяжело вздохнул Нарунн. – Вокруг сплошные страдания, от них не скрыться… – надежда в голосе доктора сменилась отчаяньем. – Бедняки остаются бедными и не могут вырваться из трущоб, из этого ада для живых, если хотите знать мое мнение…

Чайник выпустил из-под крышки струю пара и сердито зашипел.

– А-а, он возмущается моей диатрибой!

Старый Музыкант и доктор попытались рассмеяться, но горечь присоединилась к их компании и отказывалась уходить.

– Вы должны выпить чаю, – без особого энтузиазма сказал доктор Нарунн. – И поесть чего-нибудь, чтобы у вас хватило сил до конца церемонии…

Он вдруг замолчал, глядя на лестницу молитвенного зала.

– А ведь у нас гостья, – сказал он через секунду. – В белом платье и широкополой шляпе. Судя по одежде, иностранка.

Когда они были вдвоем, доктор брал на себя труд описывать все, что происходило вдалеке.

– Она поднимается в вихару…

– Кто-то, кого мы знаем, достопочтенный?

Но доктор Нарунн не слышал. Он встал, поправил рясу и, что любопытно, оглядел себя.