— Ты чаще мыслишь в верном направлении, используя то, что находишь в общем доступе, и твои рассуждения очень напоминают дайджест. Прости за откровенность, но наблюдение человека со стороны иной раз дает возможность понять, где именно ошиблись наши машины. Что не учли при поддержании имиджа или образа той или иной знаменитости.

— Что-то не понял, — буркнул я.

— О господи, просто как день! — отмахнулся Джерри. — Благодаря твоим версиям, проверенным нашими специалистами, обнаруживается, над какой деталью события, предназначенной для источников СМИ, мы плохо поработали. И мы дополняем ее тем, что подбрасываем информацию, оказавшуюся «вдруг» рассекреченной.

Я кивнул: да, мол, понял.

— Молодчага! Ты женат?

Морщусь от его фамильярности:

— Вопрос — к чему?

— Так. — Взгляд прозрачно-голубых глаз пронизывает до костей.

Закуриваю, чтобы был повод отвести глаза.

Джерри понимающе усмехается:

— Кстати, то, что Леннон прослыл «революционером», — наша работа, а то раздражали однообразные оценки общественности: «наркоман», «гомосексуалист» или убогая версия, будто все песни за него писал Маккартни.

— Такой не был революционером?

— Был, конечно. (Спокойный взгляд.) Но раньше это не казалось столь занимательным.

Джон Леннон много пил. Йоко Оно никогда не запрещала ему пить, никогда не запрещала ему быть «либерти», более того, Йоко сама провоцировала эти ситуации. Она была художницей, в ее хеппинингах танцевали пластилиновые курицы, сходили с ума голые танцовщицы, а из туалетной бумаги прокладывали железные дороги. Это была эстетика китча, именно то, что требовалось Джону после того, как «Битлз» перестал гастролировать. Музыканты засели в студии, разошлись тратить деньги, а Джон не мог найти себе место. У него действительно был слишком хороший бухгалтер, который так умело распоряжался заработанными деньгами, что бывший неблагополучный мальчишка, которого таскали за уши к директору 3a хулиганство, оказался одним из самых богатых людей мира шоу-бизнеса. Богатый. Праздный. Человек вдохновения и азарта. По сути, Леннон был гением, но таланта в нем не было. Он мог за несколько мгновений создать хит, а мог годами писать совершенно дремучие тексты.

Мой приятель, музыкальный обозреватель одной из крупнейших британских газет, когда выпивал, умудрялся вспомнить все тексты, написанные Битлами наизусть. И признаться, я, не любитель творчества «Битлз», с удивлением замечал, что в простеньких текстах есть все, что способно заставить трепетать сердце. А вот в более поздний период чувствуется, как искренность тяжелеет от наличия банковского счета.

— Я — нищий! — орал пьяный Джон на какой-то вечеринке, оплаченной его деньгами.

— Конечно! — кричали ему в ответ, поднимая бокалы с шампанским.

— Духом, — прошипел один молоденький официант и, покачав головой, стал разносить напитки.

Это не вымысел. Эту историю мне рассказал Ал — двоюродный брат Марка, он как раз знал о том, что у страдающего шизофренией родственника очередное обострение на тему «Я — Джон Леннон».

Я встретил Ала в автомастерской на одной из автозаправок в Огайо. Пожилой, солидный, с аккуратными усами, коротко стриженный, подтянут и не курит. Подождал его после работы (он владелец заправки), пошли выпить холодного пива. Три улочки. Пять домов. Прямо как в ковбойском кино — так и ждал: вдруг откуда-нибудь выскочит герой Клинта Иствуда. Не выскочил, вместо него к нам вышел шустрый хозяин питейного заведения с двумя кружками пива размером с трехлитровую банку.

— Угощайтесь, — радушно грохнул кружки на столешницу. Пушистая пенка лизнула бортики кружек. Хозяин ушел, а мне все казалось, что он был бы не против посидеть с нами.

— Он подсядет все равно, — усмехнулся Ал, кидая в рот соленый орешек, — все мы тут знаем друг друга, какие секреты…

— А про Марка говорить при нем возможно?

Пожал плечами:

— Все они телевизор смотрят, да и столько лет прошло — прекрасно, что пропал он.

— Действительно, — кивнул я и отпил пива. — А когда вы узнали, что в Леннона стрелял именно Марк?

— Да объявили по радио про то, что Леннона убили. Мы так и застыли. А потом сказали с экранов: «Марк, это Марк сделал». Видели его. Он и не таился. Йоко видела, швейцар видел тоже. Он и сбежать не пытался. Когда объявили, я тогда почему-то и не подумал на однофамильца. Не знаю, почему. Предчувствовал, может. Хотя глупо, конечно, предчувствиям верить.

— Ваша первая мысль, когда увидели на экране брата?

— Марк, сукин сын, вконец рехнулся, его же растерзают — не сейчас, так в тюрьме! А что я еще мог подумать? Он в тюрьме под усиленной охраной сидел и жив только поэтому оставался.

Мистер Чапмен отвечал немного устало и равнодушно. И день у него выдался тяжелый, да и сто раз ему подобные вопросы задавали. Я, грешным делом, подумал, что заставлю Джерри раскошелиться за это интервью.

— Может, тот день был какой-то особенный? — я толком не знал где копать, но зацепка на Клан была именно в тех днях.

— Особенный? — в глазах Чампена-старшего явно читалась ирония. — Угу, теперь он, конечно, особенным считается. День перед убийством Джона Леннона.

Помолчал. Попил пива. Достал сигареты и погрузился в свои мысли:

— Обычный день. — пожимает плечами. — Встретились мы с ним, перекусили в баре, выпили, все как обычно. А потом Марка понесло опять на «речи». Ну знаете, такие. про равенство, про справедливость, про то, что Бог говорил отринуть богатство. Еще сказал, что предателей ненавидит. Бред обычный нес. Получалось, если у человека копейка лишняя в кармане заваляется, он ее немедленно отдать должен в помощь тем, кто более несчастен, чем он. А что жить будет не на что, так об этом, конечно, он не думал. И что с голоду сдохнуть можно так, все раздавши, даже об этом не думал. Мы тогда поспорили здорово. Я ему предложил выбросить еду или нищим бездельникам раздать ее. Ну и сказал, что он должен стыдиться одежды своей. Есть люди, которые хуже одеты, которым помочь надо бы, и отчего бы ему не снять тряпки и не пойти голым домой. В общем, нехорошо мы расстались тогда, совсем нехорошо. Да я не злился долго — все-таки это же Марк, да и нервный он был, вертелся, будто в заднице кнопка была. На часы смотрел. Я тогда думал: может, ждет кого. Да спрашивать не стал. Обозлил он меня сильно. Что странно, он про Джоди в этот раз не говорил. Хотя у него всегда было две темы: Бог и Джоди Фостер.

— Джоди Фостер? — я так удивился, услышав ее имя, что на мгновение забыл, кто это такая. Такое на самом деле бывает, когда, услышав известное имя, на секунды теряешься, вспоминая, а кто это, собственно.

— Да актриса эта, Марк стены ее постерами оклеивал. Не комната, а какая-то галерея — Фостер и Леннон. Мать, я помню, все пугалась, когда заходила. У него в комнате так было: открываешь дверь, и на тебя смотрят глаза размером с голову человека и еще фосфором немного подсвечивают — страшновато. Очки Марк сделал из блестящей фольги, ну и все это блестит, мать пугалась.