руки настоящая банкнота с одним из этих номеров, и его поразило бы это совпадение, что бы тогда произошло? Я не решаюсь даже подумать об этом».

Можно ли было предположить себе что-либо подобное! Эти манжеты на камине, чемоданчик, пенсне; а каждое его слово, каждая интонация, легкие поклоны, влажный блеск глаз, краснеющие щеки! Господин Бенои готов был крикнуть директору: «Это невозможно, он хвастает, Бержерон просто хвастает!» Но взгляд его возвращался к письму, написанному на бумаге со штампом отеля, ведь Бержерон набросал эти строки перед самым своим отъездом, и Бенои ясно сознавал, что мошенник вовсе не хвастал. Именно Бержерон вошел к нему в «приемную»... Как он теперь был рад, что не его избрал тот для своих фальшивых доверительных откровений! Мортимер один в ответе за все. Да, один. Но хотелось бы знать, вспомнит ли тот об этом и не обрушатся ли гром и молния из генеральной дирекции на голову бедного подчиненного. Никогда еще господин Бенои не считал себя столь незначительным, никогда еще не чувствовал, сколь скромно его положение и сколь сам он уязвим из-за этого скромного положения. Для этого отеля он не более чем фасад, маска, марионетка; единственный хозяин здесь господин Мортимер, хозяин во всем. Да, даже в том, чтобы его выгнать...

Но в эти минуты господин Мортимер хотел лишь одного — прийти в себя и объяснить все по телефону.

— ...Несомненно, господин комиссар, Бержерон! Это был Бержерон! Клянусь вам, даже и подумать об этом было невозможно. А уж я разбираюсь в людях, поверьте мне! Мелкий чиновник из провинции, ничтожество, крохобор! А как он делал покупки! И эта дама из Ниццы! А его махинации с сейфом! Негодяй! Ну, конечно, вы не понимаете! Я постараюсь вам все объяснить. Как? Не вы будете этим заниматься? Уголовная полиция? Ладно, я туда позвоню!

Он положил трубку, даже не попрощавшись. В эту минуту в контору ворвался господин Фонтен. Не Фонтен-сын, а Фонтен-отец, приземистый, рыжий человек, манерами немного напоминавший барышника, несмотря на свой элегантный костюм. Происхождения он был самого низкого и не боялся упоминать об этом. С тех пор как он был принят в среде ювелиров и обосновался на улице Мира, он предоставил своему сыну заботу принимать клиентов. Сам он довольствовался тем, что приобретал ювелирные изделия. И когда это бывало нужно, демонстрировал клыки и когти.

— Ничего себе клиентов вы мне присылаете, Мортимер! — бросил он, скаля зубы. — Бержерона! Вы присылаете мне Бержерона в сопровождении... — Он презрительно ткнул пальцем в несчастного Бенои: — ...этого чудика? Бержерона!

— Неужели вы думаете, что я сам на этом не погорел? Мы ведь тоже были одурачены.

— Не думаю, что на двести пятьдесят тысяч, — возразил Фонтен, сбив щелчком шляпу на затылок. — Ну, сейчас не время это обсуждать. Я приехал за вами. Полиция ужо у меня. Мой сын нуждается в ваших свидетельских показаниях.

Директор ответил, что он и сам собирался принести жалобу в полицию.

— Потом, старина, потом! — заявил Фонтен не допускающим возражений тоном. — Своими фантазиями вы займетесь позднее.

Вот текст пришедшего по пневматической почте письма, которое, в свою очередь, получил Фонтен-сын:

«Дорогой мсье!

Следуя правилам Вашего делопроизводства, имею честь сообщить, что только что я уплатил Вам по счету стоимость изделия 7639 банкнотами, которыми не советую Вам пользоваться. Лишь верхняя купюра в каждой пачке напечатана государством. Поскольку я передал Вам пять пачек, следовательно, Вы можете совершенно спокойно распоряжаться пятью тысячами франков. Остальное взято из запасов четырехлетней давности и было выполнено стараниями одного из моих близких друзей. Нет нужды говорить об этом подробнее: несмотря на свою молодость, Вы, верно, уже читали газеты четыре года назад, а эта афера очень бурно комментировалась парижской прессой. Коль скоро полиция, проявив бездну здравого смысла, не арестовала ни моего друга, ни меня самого, эта афера как бы была погружена в спячку, и я полагал, что можно будет, не слишком рискуя, попытаться использовать мои последние запасы. Ваша любезная беззаботность доказала мне, что я не ошибся.

Проведенная операция не слишком значительна, но все же благодаря ей я приобрел прелестную вещь, которую легко реализовать. Своих клиентов Вы не обкрадываете.

В заключение один совет: остерегайтесь анонимных счастливчиков, выигравших в национальную лотерею.

Соблаговолите принять, мсье, и так далее. Жюль Жерарден-Бержерон».

Глава третья АНТРАКТ

И вот теперь Бержерон едет в купе первого класса, неплохо устроившись на несколько часов, спит, лежа на полке, положив под голову две подушки, взятые у проводника. Бегство ли это? Ничуть. Отказавшись от бесполезной отныне личины клермонтского миллионера, он вновь обрел свою прежнюю, позволявшую ему жить открыто, не таясь, занимать завидное место во франко-бельгийском деловом мире. Он вновь стал господином Габриэлем Марионом, которому пришлось целую неделю проваляться в постели, по причине тяжелого гриппа, не позволявшего ему принимать никаких посетителей. Благодаря старой Мари Чаевнице, которая скорее умерла бы, чем пустила кого бы то ни было в пустую спальню своего хозяина, благодаря старому другу Тюрло, почтенному врачу, который, чтобы ухаживать за «больным», каждый день приходил на улицу Франклина, он мог «работать» спокойно, как и в предыдущий год, как и в другие годы. До чего же все это просто!

Нынешним утром он сначала доехал на такси от площади Согласия до Лионского вокзала. Здесь он взял билет до Клермон-Феррана и зарегистрировал в качестве багажа один из чемоданов. Чемодан пропал, ничего не поделаешь. Необходимая маленькая жертва, дань, уплачиваемая судьбе. Второй чемодан он унес в вокзальный туалет, где никогда никого не бывает. Он надел на него чехол, потом отклеил бородку, сменил шляпу и пальто. Темно-синее вместо коричневого. Прежде чем выйти из туалета, он замотал шарфом подбородок, на тот случай, если кто-нибудь заметил, как он вошел сюда; тогда разница во внешности не будет такой разительной. Когда он убедился, что поблизости никого нет, он освободил лицо от шарфа. Второй этап: вокзал Монпарнас. Новый поход в туалет, где чемодан на этот раз был упакован как посылка, со всевозможными старыми этикетками отправления груза малой скоростью, и поручен заботам агентства по доставке: таким безобидным путем чемодан вернется к нему домой. А он тем временем садится в третью машину и просит отвезти себя на площадь Трокадеро. Оттуда неспешным шагом доходит до своего небольшого особнячка на улице Франклина, словно выздоравливающий больной, возвращающийся с первой прогулки. Радостная встреча старой Мари Чаевницы, завтрак со своим другом лекарем, которому он рассказывает все эпизоды забавной