— Сафрон? Кто такой Сафрон?.. Слушай, а куда мы едем? Больницу же проехали…

— В Москву едем, там больницу найдем. Сафрон ищет меня, может узнать, что я человека сбила, с собой взяла. Куда он первым делом поедет?

— В больницу, в нашу, битовскую…

— Извини, что имбецилом назвала. Ты нормальный, умный, но жлоб.

— Уже лучше.

— Извини, что говорю, то и думаю…

— Значит, Сафрон — твой муж.

— Если дальше так пойдет, то скоро я назову тебя гением.

— Прикалываешься? Ну-ну… А он вообще кто, твой Сафрон?

— Тоже решил приколоться? — не отрывая взгляда от дороги, усмехнулась она.

— Нет.

— В Битове живешь и не знаешь, кто такой Сафрон…

— Да как-то не вдавался… Я в Москве больше, чем здесь, после школы в Чайковке учился.

— В консерватории?

— Ага. Учился, да недоучился.

— Чего так?

— Таланта не хватило… Зато я музыку могу сочинять.

— Поздравляю.

— Нет, я серьезно. Зарабатываю на этом. Мои песни, чтоб ты знала, на радио звучат, в лучших номинациях… То есть звучали… А твой муж что, певицу раскручивать собирается? — в раздумье спросил он.

— А ты что, помочь ему хочешь? — язвительно усмехнулась она.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Вообще-то мне говорили про Сафрона…

— Кто?

— Да не важно. Сказали, что Сафрону может быть нужно…

— Что нужно?

— Я же говорю, музыку сочиняю. Композиция у меня есть, настоящий шедевр.

— Это ты так думаешь, что шедевр? — заинтересованно спросила она.

— Не думаю, знаю. Совершенно в том уверен…

— А продюсер у тебя есть?

— Нет, мне продюсер не нужен. То есть нужен, но не я, а они от меня зависят. Я им песни свои продаю, ну, если им понравится…

— А может, и не понравится.

— Эта понравится.

— И кому ты ее продашь?

— Думаю, думаю…

— Значит, есть кто-то на примете?

— О! Там такие акулы, что самому страшно!

— Мне акула не нужна, мне бы просто щуку. Так, в реке немного поплавать…

— Да, но в реке тоже парус нужен. Без хита далеко не уплывешь… А ты что, певицей решила стать?

— Ну вот, ты уже почти гений… Муж мой певичек любит. Вот и я запою… Только в руки ему не дамся, пусть не рассчитывает…

— А мне на что рассчитывать?

— И с тобой не лягу, — невозмутимо, как о чем-то приземленном и обыденном, сказала она. — Даже не надейся.

— Да я не о том… Песня тебе нужна?

— Твоя? Нужна. Если это хит.

— Она денег стоит.

— Сколько? Двести тысяч?

— Если в рублях, то нет…

— Ну не двести же тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч. Евро.

— Ух ты какой! А оно того стоит?

— Слушать надо. Инструментальный набросок у меня дома. Поехали?

— А как же нога?

— Потом. Все потом.

Нога болела, но Сеня уже не мог думать о ней. Он вдруг ощутил уверенность, что незнакомке понравится его композиция и в цене они сойдутся…

Джип резко затормозил у подъезда крупнопанельной многоэтажки. Сгорбленная старушка с крючковатым носом возмущенно махнула рукой.

— Вот дура, — хмыкнул Боб. — До нее пять метров, а она машет…

— Все равно страшно, — рассудительно сказал Сева. — А вдруг бы не затормозил…

— Старушкой больше, старушкой меньше…

— Васек тоже так думал, а сейчас под следствием.

— Нехорошо как-то получилось, — обращаясь к Севе, поморщился Матвей.

Водитель был для него слишком мелкой сошкой, чтобы якшаться с ним.

— Менты наехали, а мы пацана подставили…

— Ничего, отмажется, — небрежно мазнул рукой Сева. — Он гаишникам с ходу забашлял, те даже закрывать его не стали… Правда, он дурку включил, на терпилу наехал. Машину у него забрал, на счетчик, говорят, поставил…

— На то он и терпила.

— А если ментам стукнет?

— Да класть на них я хотел, — как от кислятины скривился Матвей.

Ему было стыдно за тот страх, который нагнал на него Степан Круча. И горько было осознавать, что пришлось пойти у него на поводке — отдать на растерзание своего пацана. Не по понятиям это… Обидно, стыдно, досадно. Но и воевать с битовскими ментами себе дороже.

— Ну что, пойдем?

Сева первым вышел из машины, Матвей за ним.

Старушка с клюкой уже сидела на скамейке перед подъездом.

— И ходят тут!

— Здорово, бабуля! — приветливо улыбнулся ей Сева.

Он умел растягивать свою душу в добрую гармонь. Рубаха-парень, умный, рассудительный… И не поверишь, что знатный головорез…

— Как дела? Как пенсия?

— Ох, пенсия! — растрогалась старушка. — Плохо, соколик!..

Она готова была продолжать в том же духе, но Сева сунул ей в руку тысячную купюру.

— Это тебе не скучать, старая! — задорно подмигнул он и продолжил путь.

Боб стоял у машины, смотрел по сторонам. Сева шел в авангарде, он сейчас в роли телохранителя. Но ничего не случилось — Матвей беспрепятственно поднялся на четвертый этаж. Дверь в угловую квартиру была уже открыта, на пороге стоял улыбающийся Генчик. Вихрастый, глазастый, скуластый и ушастый. Чахоточный цвет лица, длинные руки с молотобойными кулаками, широкая, но впалая грудная клетка. Человек, которому Матвей доверял больше, чем всем швейцарским банкам, вместе взятым.

Он впустил гостей в дом, закрыл дверь и только затем обнял Матвея.

— Братан!

— Братуха!

Как будто сто лет не виделись.

Генчик был бессменным казначеем бригады. Все шло через него — золото, деньги, камни.

— Где твоя красавица? — оглядевшись, спросил Матвей.

— Гулять ушла. Я же знал, что ты приедешь…

— Как поживешь?

— Да как в раю… Всю жизнь мечтал ничего не делать…

Если так, то мечта Генчика сбылась. Здесь, в Битове, он занимался только тем, что хранил казну — неотмытую часть наличности, неоприходованное золотишко и камушки. Как тот Кощей чах над сокровищами…

В счет былых его заслуг Матвей купил ему четырехкомнатную квартиру; ремонт, обстановка по высшему разряду. Бабу Генчик нашел сам, жил с ней в полное свое удовольствие. К делам клуба он не имел никакого отношения, но долю с оборота получал исправно, девку свою в шелка одевал. И даже бриллианты ей дарил, но из магазина. Из общака ни в коем разе.