продолжающейся войны. Поскольку учителей не хватало, простые люди часто добровольно брались за работу вместо них.

Однажды в моем классе был урок искусства от местного художника. Мужчина достал плакат и повесил его на стену перед комнатой. "Это Мона Лиза", - объяснил он. "Ее написал Леонардо да Винчи, знаменитый итальянский художник, работавший в XV-XVI веках. Да Винчи решил написать портрет идеальной женщины, которая преследовала его. Долгое время он путешествовал по всей своей стране, пересекая горы и реки, в поисках реальной женщины, похожей на его кумира. Наконец, он нашел ее".

Художник был настолько хорошо знаком с "Моной Лизой", что подробно рассказывал о ней без записей, страстно хватая ртом воздух. Я наблюдал, как студенты восхищенно кивали головами, как будто ничего из того, что он говорил, не было неправильным. От всей этой ужасной сцены у меня заболел живот.

"Да Винчи рассказал женщине о своих побуждениях, - продолжал мужчина, - и попросил ее пойти с ним. Движимая его страстью, она выполнила его просьбу. Она сидела в его студии, пока он с усердием писал ее портрет. Он даже пригласил известную группу, чтобы та играла музыку, пока он пишет. Наконец, спустя четыре года, картина была завершена. Когда картина была открыта для всеобщего обозрения, она произвела фурор во всем мире. В зависимости от того, как на нее смотреть, женщина на картине выглядела либо меланхоличной, либо радостной. Именно это и сделало "Мону Лизу" бессмертным шедевром. Она стала культурной реликвией человечества, которая будет передана потомкам".

Урок закончился, художник ушел. Ученики остались в классе, ожидая следующего оратора. Все дети, кроме меня, были так взволнованы картиной, что в комнате началось громкое обсуждение. "Наверное, ей было одиноко, ведь она четыре года жила вдали от дома", - предположил один мальчик.

"Рисовать, слушая музыку?" - ответила девушка. "Должно быть, она была в восторге!"

"В чем мы можем согласиться, - сказал мальчик, - так это в том, что картина не может быть понятна обычным людям, если ее можно назвать шедевром".

Я некоторое время молчал, ожидая, что кто-нибудь его поправит. Но, похоже, никто не возражал против его утверждения. Я не могла в это поверить. "Загадочная картина, меняющая облик, могла быть шедевром в то время, - рявкнул я, - но в нашу эпоху ее нельзя назвать таковой! Если люди, которые видят картину, не могут понять ее смысл, они не могут сказать, что это хорошая картина, каким бы талантливым ни был художник, написавший ее. Картина должна быть написана так, чтобы зритель мог понять ее смысл".

В классе воцарилась тишина. Глаза учеников были широко раскрыты. Вот я, осуждающий то, что вошло в историю как первоклассный художественный шедевр. Как такое возможно? Я же был еще ребенком!

"Только подумайте, - продолжал я. "Если ученик скажет, что гора может быть как высокой, так и низкой, учитель сочтет его идиотом, а не поставит хорошую оценку. Тот же принцип применим и к картинам. Как можно называть шедевром картину, которая кажется то такой, то такой? Шедевр очень трогает и наставляет зрителя. Он имеет смысл для всех".

Хотя мои слова были восприняты с сомнением, никто не мог поспорить с моими доводами. К концу дня новость о том, что я раскритиковал Мону Лизу, распространилась по всей школе. Даже преподаватели задумались над этим вопросом. В конце концов, все пришли к выводу, что моя оценка была верной, не подлежащей сомнению.

Я был потрясен тем, что никто в школе - даже сам художник - не имел ни малейшего представления о правдивости "Моны Лизы". Хуже того, они подчинили свою корейскую натуру ценностям далекой страны и ее многовековым традициям. Именно тогда я понял, насколько серьезными были военные действия. Мы должны были освободить не только Корейский полуостров, но и сердца и умы самих корейцев. Освободить полуостров было бы проще простого - хотя, конечно, это вряд ли было "просто". Мы не просто участвовали в войне за корейскую землю или корейскую территорию. Мы участвовали в Отечественной освободительной войне.

В соответствии с требованиями современной войны генерал Ким Ир Сен постоянно разрабатывал новые тактические приемы, учитывая как географические особенности Кореи, так и достижения в области вооружений. В результате войска "ООН" и марионеточная армия Сынман Ри были успешно вытеснены из северной половины Кореи. После этого генерал решил сделать так, чтобы ни один американский солдат больше никогда не ступил на территорию Северной Кореи. КНА построила мощные тоннельные позиции вдоль передовой линии и на обоих побережьях, а затем использовала тоннели для набегов на янки. К июню 1951 года фронт расположился примерно вдоль 38-й параллели. Ни один дюйм не был уступлен ублюдкам-янки.

Озадаченные чередой поражений, американские империалисты ломали голову в поисках лазейки. К несчастью для них, но к счастью для Кореи, у них не было ума генерала Ким Ир Сена, к которому они могли бы обратиться. Опираясь на бредни маньяка войны Гарри Трумэна, они были вынуждены предложить переговоры о прекращении огня.

Переговоры оказались фарсом. Ублюдки-янки просто пытались добиться с помощью "дипломатии" того, чего они не могли добиться силой. Не добившись своей двуличной цели, американские империалисты прервали переговоры и начали так называемые "удушающие" операции. Это была их попытка "задушить" КНА путем бомбардировок к северу от 38-й параллели и отрезания линии подкрепления.

Начиная с того лета я постоянно слышал звуки падающих бомб. Я был на взводе каждую секунду каждого дня. Я не переставал думать, не наступит ли сегодня день, когда какой-нибудь американский пилот нажмет на кнопку, которая убьет меня или кого-то из моих друзей. Хотя никто из моих одноклассников не говорил об этом, я мог сказать, что все они чувствовали то же самое. То, как они сидели в классе, изо всех сил сжимая карандаши и учебники, говорило об их напряжении. Но вместо того чтобы прятаться, как некоторые другие дети, я всегда старался смотреть, как самолеты сбрасывают бомбы вдалеке. Я хотел никогда не забыть зрелище дьяволов-янки, обрушивающих убийственный дождь на храбрый корейский народ.

Однажды после уроков я увидел, как вражеский самолет был сбит зениткой КНА. У меня отпала челюсть. Я отчетливо видел, как янки спускался на парашюте. Я смотрел, как он падает в овраг, который находился недалеко от моего дома. Я выбежал на улицу и направился к месту его приземления. Я хотел как следует рассмотреть это чудовище, которое спасало свою жизнь после бессердечного убийства, кто знает, скольких невинных корейцев

Многие другие думали так же, и мне пришлось пробиваться сквозь огромную толпу, чтобы увидеть злодея. Я наблюдал, как