Для восполнения потерь и подготовки пополнений внутри империи располагались три запасные кавалерийские бригады, включавшие в себя восемь запасных конных полков. Также — Кавалерийский запасной дивизион для подготовки кадров конной артиллерии. Три кавалерийских училища — Николаевское, Елисаветградское, Tвepcкoe — давали Действующей армии кавалерийских офицеров. Сравнительно малое количество офицеров кавалерии (немногим более двух тысяч в регулярных кавалерийских дивизиях и бригадах к началу войны), наряду с выбором лучших людей, обеспечивало высокое качество офицерского корпуса. М. Мураховский вспоминал: «…наша доблестная конница, насчитывающая всего лишь 56 регулярных армейских полков, представляла как бы особую, замкнутую касту в рядах блестящей Российской Армии. Наличие всего лишь трех кавалерийских училищ вливало в наши полки вполне однородный элемент, прошедший через горнило «цука», проникнутый глубокой любовью к конному делу и бесконечно гордящийся званием кавалерийского офицера. Эта однородность создавала крепкую спайку офицерского состава. Ограниченное количество полков и юнкерских училищ закрывало в нашу касту доступ всяким самозванцам, а пресловутый «цук», вокруг которого создавалось столько критики, проводил строгую грань между старшим и младшим, остающуюся в сознании кавалерийского офицера в течение всей его последующей службы»[57].

Небольшие потери, тщательный отбор кадров, преемственность и спайка обеспечили сохранение моральной стойкости и кадрового состава русской конницы вплоть до конца войны. К 1914 году в кавалерии состояло до трех с половиной тысяч офицеров. Во время войны конница получила еще более трех тысяч офицеров. При этом безвозвратные потери офицерского состава русской кавалерии достигали всего около шестисот человек (примерно семнадцать процентов), в то время как безвозвратные потери офицерского корпуса всей русской армии достигли цифры в 71 268 человек. Особенности комплектования русской конницы преимущественно выпускниками кадетских корпусов также подчеркивали качественный состав кавалерийских офицеров. Кроме прочего, «в кавалерии, как и в гвардии и на флоте, особенно сильно были развиты традиции наследственной службы в кавалерии вообще и службы родственников в одних и тех же полках в частности. Здесь и до 1914 года был вдвое выше, чем в пехоте, процент потомственных дворян по происхождению». Таким образом, замечает исследователь, «духовные и дружеские связи между офицерами кавалерийских полков не были разрушены, как то произошло в пехоте, где к 1917 году часто оставалось по 2 — 3 кадровых офицера на полк, а полки успевали сменить по 4 — 5 составов»[58].

Действительно, в кавалерии был наивысший процент потомственных дворян (в гвардии — исключительный процент). При этом большая часть из них служила в определенных полках не в первом поколении, продолжая службу отцов и дедов. Лучшие фамилии русского дворянства служили именно в кавалерии. Многие общевойсковые военачальники являлись генералами от кавалерии (например, первый Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич или, скажем, весь высший начальствующий состав Северо-Западного фронта в начале войны). Из двенадцати кавалерийских корпусов, числившихся в русской армии в 1914 — 1917 гг., большей частью и в большей мере командовала аристократическая знать:

— Гвардейский кавалерийский корпус: Г. Хан Нахичеванский;

— 2-й кавалерийский корпус: сначала Хан Нахиче-ванский, затем, после месячного командования ген. Г. О. Раухом, брат императора великий князь Михаил Александрович;

— 3-й кавалерийский корпус: граф Ф. А. Келлер;

— 4-й кавалерийский корпус: Я. Ф. фон Гилленшмидт;

— 7-й кавалерийский корпус: князь Г. А. Туманов;

— Кавказский туземный кавалерийский корпус: князь Д. П. Багратион;

— Сводный кавалерийский корпус: барон П. Н. Врангель.

Роль начальника в кавалерии особенно велика. Прежде всего потому, что «кавалерийский бой — не пехотный. Его нельзя ни затягивать, ни своевременно прекращать. Решение атаковать дает два результата — победу или уничтожение. Середины нет»[59]. Все без исключения участники войны различных родов войск подчеркивали, что в действиях конницы важнейшим фактором является личность кавалерийского командира. Дело в том, что конница обыкновенно решает тактические задачи низшего и среднего уровня. Поэтому основной приоритет отдается командирам бригад и дивизий. А на этом уровне необходим личный пример начальника. Если артиллерия бьет из-за цепей своей пехоты, а пехотный (общевойсковой) командир координирует действия своих людей, находясь в штабе, то конный начальник зачастую должен не посылать свои войска в бой, а вести их за собой.

Это положение было известно еще в девятнадцатом веке. Так, один из историков-теоретиков кавалерии писал, что при изучении деятельности кавалерии на войне «сразу обрисовывается то явление, что успешные действия не связаны с именем того или другого народа иди с каким-либо техническим улучшением, а исключительно с личностями великих вождей конницы». При этом кавалерийский начальник должен обладать: «а) знанием материала и своих средств; б) способностью угадывать намерения противника; в) инициативой. Инициатива (характерный признак великих вождей) дает ему возможность привести в исполнение раз задуманное и найденное подходящим с полной энергией и решительностью, без колебаний и задержек. Качество это, вообще важное на войне, совершенно неоценимо в коннице, вся деятельность коей заждется на решительной атаке и где все дело зависит от удачно схваченной минуты»[60].

Впрочем, о кавалерийских командирах будет много говориться на протяжении всей 1-й части. Другое дело, что в современной войне — борьбе огневой тактики — стать выдающимся кавалерийским начальником — это дело весьма нелегкое. Особенно при том подборе конных командиров, что дал русской армии предвоенный период. А.И. Деникин, например, выделяет только двух кавалерийских начальников, один из которых так и остался в рядах кавалерии, а другой перешел в командармы. «В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников — только двух — конница в эту войну перестала быть «царицей поля сражения» — графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру. Один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили в бой свои войска»[61].