Элизабет впустила его через черный ход. В доме оказалось темно, и Дэннис предположил, что сегодня старик лег рано. На цыпочках они прошли через неосвещенную кухню и на минуту задержались в гостиной, целуясь. Элизабет была в халате, и от нее пахло ванной и лаком для ногтей. Дэннис просунул руку под халат, возбужденно, будто в порыве юношеской страсти нащупывая ее тело, но она отвернулась и повела его вверх по лестнице. Они вышли в коридор, и, пройдя до половины, Элизабет ткнула красным ногтем в одну из закрытых дверей. «Старик».

Тогда в комнату для гостей. Еще одна тесная кровать. Еще одна одинокая, всеми забытая подушка. Раздев Дэнниса, Элизабет несильно толкнула его на кровать и вновь оказалась перед ним обнаженной. Проникавший сквозь оконные занавески лунный свет блестел на ее коже. Коснись она Дэнниса, он бы тут же кончил. Все прошло как обычно: Элизабет сверху, прижимаясь все сильнее, запрокинув голову и закрыв груди пальцами с красными ногтями. Слишком быстро Дэннис почувствовал, что тело его напряглось. Затем все вокруг обрушилось, и Элизабет мягко закрыла ему рот ладонью, чтобы он не закричал.

Позже, когда она уже спала, Дэннис оделся и вышел из комнаты, скрипя половицами. В доме царила тишина. По лестнице Дэннис спустился во тьму гостиной. Он возвращался тем же путем, что и пришел: вниз по ступенькам и на кухню. Свернув за угол возле дровяной печи, Дэннис внезапно увидел… свет. Застыв на месте, сел на корточки и попытался отыскать другой выход, другую дверь.

— Кто здесь? — раздался голос старика.

Дэннис замер, припав к полу и прячась в тени. Он был на удивление спокоен. Должно быть, подобное спокойствие и невозмутимость испытывает солдат перед боем. Дэннис не сдвинулся с места, пока не увидел высунувшуюся голову старика.

— Что ты здесь делаешь, сынок? — спросил Орман.

— Пытаюсь сообразить, как выбраться из вашего дома, сэр, — ответил Дэннис. Он знал по опыту, что в таких ситуациях дерзкая честность срабатывает лучшей постыдной неправдоподобной лжи. Хотя попадать в такие ситуации ему еще не доводилось.

— Зайди.

Дэннис прошел в кухню. Устроившись в уголке, старик ел бутерброд. Он уселся на выдвинутый барный стул, а на стойке перед ним лежал раскрытый журнал.

— Знай, — категорично сказал ректор, глядя в журнал, — ты не первый.

Дэннис промолчал. Он только и мог, что стыдливо стоять и слушать. Орман был одет в удлиненные шорты и выцветшую футболку, которую ребята из «Тау» назвали бы «барахлом». Обычный старик, должно быть, совсем безобидный, слабый, наверное, даже подвыпивший, — но именно он сидел и допрашивал Дэнниса.

— Был англичанин, — печально произнес ректор. — Футболист. Был один парень из Калифорнии, с которым ее как-то застукали в прошлом году. Были преподаватели и прочий сброд. А теперь ты.

Старик откусил от бутерброда и, облизав пальцы, перевернул страницу.

— Ничего страшного. Мы договорились обо всем давным-давно. Этот брак не по любви. Да и какая может быть любовь в нашем-то возрасте? В моем возрасте. Думаешь, свадебные клятвы ко мне все еще применимы?

— Я не… — едва начал Дэннис.

— Конечно, нет, — прервал его Орман. — Абсурд. Начинаешь понимать, что к чему, только когда уже не в силах смотреть, как она ходит, сидит на унитазе, путает твои чертовы носки. Такова жизнь, сынок. Привыкай.

Съеден еще один кусок бутерброда, перевернута еще одна страница. Дэннис никак не мог понять, закончил старик или нет, все ли высказал. Но Орман продолжал:

— Конечно, у меня тоже есть свои… слабости. Ко мне иногда заглядывают две молоденькие секретарши, и Элизабет наблюдает за нами, хотя ей это и не нравится. Она говорит, что это непристойно. А на самом деле хочет сказать, что человеку в моем возрасте непристойно находиться поблизости в одном помещении с молодыми красавицами. Ну да. Еще бы.

Дэннис направился к выходу. Он открыл дверь, за которой царила ночь, и резкий порыв ветра ударил в лицо, пробрав до костей.

— Ты ее любишь? — спросил ректор.

— Нет, — сказал Дэннис. Слишком поспешно.

— А вот англичанин любил. Грязная, грязная история вышла. Просто жуткая. Помню, как он рыдал на диване, а Элизабет, напрочь разбив ему сердце, стояла рядом с носовым платком в руках, совсем как заботливая мамаша. Что за сцена. Я видел все с балкона.

Старик рассмеялся своим воспоминаниям и потряс головой, как будто пытаясь прогнать их.

— До свидания, доктор Орман, — попрощался Дэннис.

— Подожди, — произнес ректор. Юноша вернулся на кухню. — Хочу спросить тебя о том предмете. Ты как-то упоминал о нем. Его Леонард ведет.

— А-а, курс доктора Уильямса! — догадался Дэннис. Имя профессора показалось ему смешным, каким-то неподходящим. Леонард!

— И как он тебе?

— Ну… он отличается от всех, — признал Дэннис.

— Надо думать. А сам преподаватель, этот старый чудак?

— Пока не знаю, как к нему относиться. Еще рано.

— Послушай, что я тебе расскажу про Леонарда Уильямса, — начал Орман. Он впервые оторвал взгляд от журнала и посмотрел прямо на Дэнниса, и в самом жесте его читалось нечто важное, нечто мрачное и зловещее. — Он нехороший человек. По правде сказать, несколько лет назад, когда начался скандал вокруг его книги, многие из нас хотели от него избавиться.

— Его книги? — спросил Дэннис, припоминая все, что поведал ему ректор на вечере.

— Да. Плагиат. Темное было дело. Едва нас всех не зацепило, в первую очередь тех, кто принял его на работу и позволил остаться в должности. На этом карьера Леонарда должна была закончиться, но у него есть верные друзья наверху, которые готовы поклясться, что он гений. Впрочем, Леонард и вправду талантлив. Думаю, это очевидно.

— Он играет с нами в игру, — сказал Дэннис. Он и сам не знал, почему упомянул об этом; наверное, ему хотелось успокоить ректора, переманить его на свою сторону. Приплети Уильямса, выстави его дураком, думал Дэннис. Спасайся.

— В игру? — поинтересовался Орман.

— Да чушь какая-то. Что-то вроде… расследования. Нам как будто требуется раскрыть преступление.

— Ах да, я слыхал. Всевозможные игры и загадки — говорят, он на них помешан. Полагаю, одна из составляющих его таланта. Но ведь дело не в этом, верно? Нет. Конечно же. Все мы талантливы, кто-то больше, кто-то меньше. Вопрос в том, можно ли назвать Леонарда достойным представителем нашего университета. Доказывалось, и не раз, что он в лучшем случае человек сомнительной репутации. Что ж, они считают меня параноиком. Старым глупцом. Выжившим из ума. Некоторые думают, что я уже слишком стар, чтобы понять педагогические методы Уильямса. Но есть в этом парне что-то нехорошее. Что-то с ним… не так.

— Мне тоже так показалось, — согласился Дэннис. Он хотел продолжить, однако осторожничал. Как любил повторять его отец, говоря о преподавателях: чем меньше врагов, тем лучше.