оспины, и через восемь дней привитые чувствуют себя так же хорошо, как до болезни… Не было случая, чтобы кто-то из них умер, и ты можешь быть уверен, что я удовлетворена убедительностью этого эксперимента…»

«Приживление» – одно из первых западных упоминаний того, что сегодня мы называем прививкой. Описание технологии, данное леди Мэри, было точным, за исключением употребления слова «вены»: скорее всего, это говорит об отсутствии у нее медицинских знаний.

По турецкой технологии делалась простая царапина, как правило, на руке, достаточно глубокая, чтобы пошла кровь. Туда на острие иглы помещалась смесь из смолотой в пыль коросты и/или гноя пациента с легким течением заболевания, этот «препарат оспы» вызывал ослабленную форму болезни. Когда она проходила, ни один привитый ребенок больше не должен был бояться заражения оспой.

Леди Мэри была восхищена. Вероятно, она обсуждала процедуру с врачами из британского посольства и говорила с послом Франции, который заверил ее, что эта практика так же обычна и безвредна, как принятие ванны в Европе. Несколько европейских докторов уже описывали эту практику в одобрительных словах в письмах домой, но на медицину это не повлияло. Поэтому леди Мэри начала думать о том, чтобы предпринять кое-что очень смелое и, возможно, очень безрассудное: она решила сделать эту варварскую «прививку» своему собственному сыну.

Действовать приходилось быстро: ее мужа уведомили, что его отзывают в Англию. Поэтому, не поставив его в известность, леди Монтегю назначила встречу со старой женщиной, обученной этой технике, и попросила хирурга посольства – несколько сдержанного шотландца по имени Чарльз Мейтленд – присоединиться и понаблюдать. Старая женщина, вооруженная препаратом из свежего волдыря подходящего легкого случая оспы, приехала и вытащила длинную (Мейтленд записал «ржавую») иглу, оцарапала руку мальчика достаточно глубоко, чтобы шестилетка завыл, смешала немного субстанции с кровью мальчика и втерла это в рану. Мейтленд вскочил. Обычно, чтобы результат точно был, прививки делались в обе руки, и Мейтленд решил облегчить боль мальчику, взяв вместо иглы хирургический скальпель, чтобы поцарапать другую руку. Он сам положил внутрь частичку оспы и перевязал раны.

И они начали ждать. Как и предполагалось, через неделю ребенок заболел легкой формой оспы, а потом полностью выздоровел без каких-либо шрамов. Леди Мэри защитила своего сына. Больше никогда он не болел оспой.

Это был переломный момент: в Турции леди Мэри и Мейтленд узнали, как целенаправленно вызвать легкую форму оспы у детей, чтобы предотвратить гораздо более тяжелый – и, вероятно, фатальный – случай впоследствии.

Для леди Монтегю это было очень личным делом: если бы ее брата так же привили, он остался бы в живых. Если бы она сама была привита, ее красота осталась бы неизменной. Она решительно настроилась привезти турецкую технологию с собой домой.

Одно было сомнительным: она не доверяла английским докторам в освоении этой практики. Слишком многие из них делали слишком большие деньги на работе по старым, неэффективным методикам лечения болезни. «Мне не следовало бы отказываться писать некоторым нашим докторам лично, если бы я знала хоть кого-то из них, кто был бы достаточно доблестен, чтобы уничтожить такую существенную статью своего дохода на благо человечества, – писала леди Монтегю. – Однако возможно, если я доживу до возвращения, я смогу набраться смелости начать с ними войну».

После возвращения в Лондон она начала свой бой.

Английское медицинское сообщество реагировало презрением. Их неприятие было отчасти религиозным (чему могли научить христиан эти приверженцы Мухаммеда?), отчасти сексистским (чему может научить образованных мужчин-врачей необразованная женщина?) и отчасти медицинским.

Стандартный подход к лечению оспы в Англии в 1720 году основывался на античной системе баланса четырех жидкостей: крови, флегмы, черной и желтой желчи. Существовала теория, что, если что-то выводит эти жидкости из баланса, возникает болезнь. Лечение разрабатывалось таким образом, чтобы вернуть их в равновесие. При оспе пустулы были, очевидно, попыткой организма сбалансироваться, исторгая гнусное вещество изнутри наружу. Задачей врача было помочь природе сделать свою работу, подвергая пациента кровопусканиям, давая ему слабительное и вызывая рвоту.

От этого пациенты слабели и умирали толпами.

Прививки по-турецки, с энтузиазмом описываемые леди Мэри, не подходили под эту схему. Поэтому врачи их отвергали.

Весной 1721 года в Лондоне поднялся еще один всплеск эпидемии оспы. Он был особенно страшным. Сейчас у леди Монтегю уже была дочь, рожденная незадолго до отъезда из Константинополя (и потому слишком маленькая для вариоляции там), и ее нужно было защитить от болезни. Девочке исполнилось три года, что было вполне достаточно для прививки. Леди Монтегю позвала осуществить это Мейтленда, который тоже уже вернулся домой. Шотландец снова был сдержан: если бы что-то пошло не так, это сильно ударило бы по его медицинской репутации. Чтобы защитить его и воодушевить остальных, для наблюдения за процедурой позвали свидетелей. Леди Мэри хотела, чтобы это было больше, чем просто ее частным решением. Она хотела, чтобы прививка ее дочери стала общественным свидетельством эффективности процедуры.

Поскольку леди Мэри не могла повлиять на врачей, она начала обсуждать процедуру с другими людьми своего социального круга. У нее были друзья в высшем обществе, вплоть до придворных, в том числе Каролина, принцесса Уэльская, жена наследника королевского престола. Каролина позаботилась, чтобы одним из свидетелей стал сам королевский доктор. Светила в париках собрались, чтобы проследить за действом, разыгранным перед их глазами, нервничающий Мейтленд с помощью скальпеля сделал небольшие надрезы на коже девочки и поместил туда немного гноя от легкого случая оспы.

Все прошло хорошо, и дочь леди Мэри легко прошла свозь ожидаемо мягкое течение болезни, за ее восстановлением наблюдали несколько ведущих медицинских умов тех дней. Мэри приглашала людей к себе домой, чтобы те посмотрели на ее дочь, и девочка принимала постоянный поток посетителей: иногда врачей, иногда из высшего общества.

Вскоре – а эпидемия все нарастала – многие аристократы из круга Монтегю начали просить привить их детей. И первой из них была сама принцесса Уэльская.

Каролина, рожденная в Германии жена будущего короля Георга II, к тому моменту была матерью пятерых маленьких детей, один из которых должен был унаследовать трон. Каролина, как и Мэри, была очень умна. Она переписывалась с великим немецким мыслителем Готфридом Вильгельмом Лейбницем и другими ведущими умами тех времен. Вольтер называл Каролину философом в королевской мантии. Неудивительно, что она подружилась с леди Мэри. И после того как Каролина увидела, что произошло с дочерью Мэри, принцесса была намерена