на протяжении многих столетий общее направление умственного развития предполагало подавление индивидуального образования символов. Одним из первых шагов в этом направлении стало установление официальной государственной религии, следующим шагом было уничтожение политеизма, впервые предпринятое в ходе реформ Аменхотепа IV[89]. Нам известна исключительная роль христианства в подавлении индивидуального образования символов. Но постепенно интенсивность христианской идеи начала ослабевать, и нам, возможно, предстоит увидеть возрождение индивидуального символообразования. Существенный рост числа христианских сект с восемнадцатого столетия, с века «просвещения», служит тому красноречивым подтверждением. «Христианская наука», теософия, антропософия и «Маздазнан»[90] – все это дальнейшие шаги по тому же пути.

[93] В клинической работе с нашими пациентами мы сталкиваемся с образованием символов на каждом этапе, и целью здесь выступает трансформация либидо. В начале лечения обычно обнаруживается, что процесс образования символов идет полным ходом, но протекает он в неподходящей форме, которая дает либидо слишком малый градиент. Вместо того чтобы преобразовываться в эффективную работу, либидо течет бессознательно по старым каналам, то есть воплощается в архаичных сексуальных фантазиях и в фантазийной деятельности. Соответственно, пациент продолжает воевать с самим собой, иными словами, остается невротиком. В таких случаях анализ, строго говоря, становится направленным – то есть применяется редуктивный психоаналитический метод, введенный в практику Фрейдом, разрушающий все несоответствующие символические конструкции и редуцирующий их к исходным, естественным элементам. Электростанция, расположенная чересчур высоко и построенная неудобно, демонтируется и разделяется на первоначальные составляющие, вследствие чего восстанавливается естественное течение. Бессознательное продолжает продуцировать символы, которые, безусловно, можно и далее редуцировать к исходным элементам ad infinitum[91].

[94] Но человек никогда не бывает полностью удовлетворен естественным ходом событий, ибо ему свойственен избыток либидо, для которого возможно подобрать иной градиент, более благоприятный по сравнению с естественным. По этой причине человек неизбежно будет искать такой градиент, не важно, насколько часто редукция будет возвращать его к исходному, естественному градиенту. Тем самым мы приходим к следующему выводу: в тех случаях, когда несоответствующие структуры редуцируются и естественный ход событий восстанавливается, а для пациента появляется возможность вести нормальное существование, редуктивный процесс не следует продолжать. Вместо этого следует усилить процесс образования символов и направить его на синтез, чтобы подобрать в итоге более благоприятный градиент для избыточного либидо. Редукция к естественному положению дел не является ни идеальным состоянием, ни панацеей. Будь естественное состояние действительно идеальным, тогда образу жизни первобытного человека можно было бы позавидовать. Но на практике все обстоит иначе, ведь, не говоря о всех прочих горестях и трудностях человеческой жизни, первобытного человека одолевают суеверия, страхи и навязчивые идеи, причем до такой степени, что, живи он в условиях нашей цивилизации, его следовало бы охарактеризовать как выраженного невротика, а то и вовсе как сумасшедшего. Что бы мы сказали о европейце, который повел бы себя следующим образом? Одному негру приснилось, что его преследуют враги, что его поймали и сожгли заживо. На следующий день он попросил родичей разжечь костер и велел им держать его ступни в огне – дабы посредством такой отводящей беду церемонии предотвратить приснившуюся ему беду. Он получил настолько тяжелые ожоги, что многие месяцы не мог ходить[92].

[95] Человечество сумело освободиться от подобных страхов благодаря непрерывному процессу образования символов, ведущему к формированию культуры. Следовательно, за возвращением к естественному состоянию должна последовать синтетическая реконструкция символа. Редукция же возвращает нас к примитивному естественному человеку и его своеобразному умственному состоянию. Фрейд уделял внимание преимущественно безжалостной жажде удовольствий, Адлер занимался «психологией престижа» (Prestigepscychologie). Это, несомненно, две существенные особенности первобытной психики, однако они далеко не единственные. Для полноты картины следовало бы упомянуть прочие характерные черты первобытного человека, например, склонности к игре, к мистицизму и к «героике», а прежде всего выдающуюся способность примитивного ума подчиняться надличностным «силам», будь то инстинкты, аффекты, суеверия, фантазии, колдуны, ведьмы, духи, демоны или боги. Редукция возвращает нас к этой подчиненности первобытного сознания, от которой, как хотелось бы надеяться человеку цивилизованному, мы уже избавились. Редукция заставляет человека осознать свою подчиненность упомянутым «силам» и тем самым сталкивает его с достаточно серьезными вызовами, а синтетическое символическое лечение приводит его к религиозной вере, причем не столько в форме современных религиозных убеждений, сколько в форме религиозности человека первобытного. Перед лицом всевластных и реальных сил только не менее реальная действительность способна предложить помощь и защиту. Не интеллектуальная система, но лишь непосредственный опыт может служить противовесом слепой силе инстинкта.

[96] Полиморфизму инстинктивной природы первобытного человека прямо противостоит регулирующий принцип индивидуации. Множественности и разделенности внутреннего мира противопоставляется интегрирующее единство, сила которого столь же велика, как сила инстинктов. Вместе они образуют пару противоположностей, необходимую для саморегуляции, и часто об этой паре говорят как о «природе и духе». Такие представления коренятся в психических состояниях, между которыми человеческое сознание перемещается, подобно стрелке весов.

[97] Умственное состояние первобытного человека может быть воспринято нами непосредственно лишь в форме инфантильной психики, которая все еще обитает в наших воспоминаниях. Специфику этого психического состояния Фрейд достаточно справедливо описал как инфантильную сексуальность, ведь из этого зачаточного состояния позднее развивается зрелое сексуальное существо. Впрочем, Фрейд выводит все прочие ментальные особенности человека из этого инфантильного зачаточного состояния, поэтому создается впечатление, что само разумное начало возникает из исходной сексуальной стадии и, следовательно, представляет собой побочного отпрыска сексуальности. Фрейд упускает из вида то обстоятельство, что инфантильное поливалентное зачаточное состояние нельзя сводить к своеобразной перверсивной предварительной стадии нормальной зрелой сексуальности; оно кажется перверсивным, поскольку это предварительная стадия не только взрослой сексуальности, но и душевного склада индивидуума в целом. Из этого инфантильного зачаточного состояния развивается взрослый человек в своей целостности, поэтому зачаточное состояние ничуть не более сексуально, нежели разум взрослого человека. В нем сокрыты не просто истоки взрослой жизни, но и все наследие предков, поистине беспредельное. Это наследие включает в себя как инстинкты животной стадии развития, так и все дифференциации, оставившие после себя «наследственный отпечаток». То есть всякий ребенок рождается с очевидной расщепленностью своего психического уклада: с одной стороны, он более или менее подобен животному, а с другой стороны, олицетворяет собой конечное воплощение извечной и бесконечно сложной совокупности наследственных факторов. Эта расщепленность является причиной напряженности зачаточного состояния и позволяет объяснить многие загадки детской психологии, в которых определенно нет недостатка.

[98] Если теперь посредством редуктивной процедуры мы выявим инфантильные стадии взрослой психики, то обнаружим в качестве ее предельной основы зачатки, содержащие в себе, с одной стороны, более позднее сексуальное существование in statu nascendi[93], а с другой стороны – все