и тайные лаборатории знали это, пытались воссоздать искусственный интеллект такого уровня, чтобы он мог сравниться с настоящим. Меня одного осенило – ведь можно загрузить Тихий Дом и напрямую в человека. Обладание абсолютным знанием – слишком большая инфоперегрузка. Лезть самому в Тихий Дом – этим или другим способом – чистое самоубийство. Прежде всего потому, что Тихий Дом – не место, а состояние. Что толку все знать, если не можешь воспользоваться, верно? Зато воспользоваться могу я.

Наконец браузер на ноутбуке Морфа прогрузился, и тот, размяв пальцы подобно пианисту, занес их над клавиатурой.

– А я ведь почти испугался, что ты увязнешь на Сиренах. Хорошо, что тебе хватило воли. Я знал, что на роль терминала ты подойдешь идеально: у тебя хорошая башка, и ты ею не пользуешься. Знаешь, говорят, что Тихий Дом существовал задолго до появления Интернета, задолго до появления людей. Это мы до него дотянулись при помощи Сети. Архив всего – прошлого и будущего. Представляешь, какие это возможности? Давай начнем с простого: мне нужен доступ к счетам HSBC Holding. Ключ на двухфакторную идентификацию, логин и пароль.

Саша не отвечал. Стеклянные глаза, совершенно расфокусированные, смотрели в пустоту.

– Ну, я жду.

Тело Саши, похожее на манекен, даже дышало как-то осторожно и незаметно, будто скрываясь. Стукнув кулаком по столу, Морф подошел к нему и как следует тряханул:

– Я жду! Доступ к счетам, все логины и пароли, быстро!

Морф пробовал хлестать его по щекам, ковырять под ногтем зубочисткой, орал в ухо и даже тыкал карандашом в глаз, но тот никак не реагировал. Перепробовав все, Морф будто что-то понял, заметив какой-то очевидный просчет во всей своей гениальной схеме. Прогнав мелкую дрожь, он вдруг что-то осознал. Засунув поочередно оставшиеся жесткие диски вместе с материнской платой Сашиного компьютера, он вскипятил их в микроволновке, следом отправился и Сашин телефон – на всякий случай. Оглядев квартиру как следует, Морф протер какой-то тряпкой все поверхности, которых мог случайно коснуться, и самого Сашу. Даже когда грязная ветошь прошлась по глазным яблокам, тот не среагировал, продолжая тупо пялиться куда-то в погасший монитор.

* * *

Саша ничего не чувствовал, но четко осознавал: он лежит в отделении интенсивной терапии в Первой Градской больнице, подключенный к системе искусственного жизнеобеспечения. Обнаружила его спустя два дня соседка – Морф не стал закрывать за собой дверь. За это время Сашины глазные яблоки высохли, в области крестца и лопаток образовались пролежни, а организм серьезно страдал от обезвоживания. Причину глубочайшей комы третьей степени врачи определить не смогли, впрочем, как и объяснить зашкаливающие показатели ЭЭГ.

Саша же знал все. Знал, как вылечить рак, как избавить мир от войн и нищеты и даже как вывести первый управляемый шаттл за пределы Солнечной системы и дальше к бесконечности. Знал, как появился первый живой организм во Вселенной, и знал, как умрет последний. Чего Саша не знал, так это как пошевелить хотя бы кончиком пальца. В его голове прошлое, будущее и настоящее слепились в единый клубок безвременья. Как божество, он был всеведущ и знал ответы даже на те вопросы, что смертные еще не успели задать, но как человек он был слаб и думал лишь об Алене.

О том, что Морф все же нарушит свое слово, дождется, пока девушка позабудет о Саше, предложит попить вместе кофе… Сына они назовут Олегом, дочку – Лилей. Через пять лет Морф, одержимый идеей получить доступ к Тихому Дому через человеческое сознание, попытается создать терминал доступа, соединив два мозга, – в надежде на то, что один сможет извлекать информацию из второго. Материалами для эксперимента послужат их с Аленой дети. Поняв, что потерпел неудачу, он скроется в Подмосковье, где замерзнет насмерть в заброшенном деревянном доме. Алена же, вернувшись с работы, застанет Лилю и Олега уже мертвыми – Морф сошьет их затылками без анестезии, чтобы не нарушать ясности мышления. Алена же умрет в психиатрической лечебнице спустя восемь месяцев – разгрызет себе запястья и будет втирать в них собственный кал, чтобы вызвать заражение крови.

Абсолютное знание обо всем вытеснило Сашину личность, его воспоминания и эмоции. Он стал ничем и всем. Не было ничего видно и слышно, Саша был будто заперт в глухом коконе. Или же он сам был – бесконечный пустой кокон. Саша знал, что пролежит, подключенный к аппарату жизнеобеспечения, бесконечно долгие шесть лет, три месяца, пять дней, восемь часов, две минуты ровно, пока не умрет от кровоизлияния в мозг. И еще больше времени пройдет здесь, в Тихом Доме, где, словно в черной дыре, часы останавливались, так что впереди ждала бесконечность. Он хотел кричать, но у него не было рта.[1]

Le châtiment[2]

14 июля 1833

Невероятная жара. Подаренный княгиней Р. платок совсем запачкался, не видны больше ни инициалы, ни сердечко; его можно выжимать, как и мою сорочку. На комфорт в своем voyage я не рассчитывал – дорога из Санкт-Петербурга до Ипсуича выдалась весьма непростой, но каково же было мое удивление, когда по прибытии в Англию выяснилось, что за место на судне мне придется конкурировать с буквально тысячами ирландских голодранцев! Благо за достойную сумму один из капитанов предложил мне место в собственной каюте; о том, чтобы получить отдельную, речи даже не шло. Ирландские бедняки набивались битком на палубу, в трюмы и едва ли не на мачты, а все новые и новые прибывали к трапу, сыпались с пристани в воду и буквально задыхались в страшной толчее. Картофельный неурожай прошлых лет согнал шебутных кельтов с насиженных мест, и теперь, если хочешь попасть из Европы в Америку, – мирись с соседством этой кривозубой, дурнопахнущей и шумной толпы. Увидев судно, на котором мне предстояло преодолеть Атлантику, я едва не решился перенести поездку: New Hope оказался самым настоящим «плавучим гробом» – одним из тех, на которых раньше перевозили рабов из Африки. Эта старая, изношенная скорлупа поначалу вселила в меня недостойную заячью трусость, но, если подумать, она же и стала символом и флагом моего путешествия. Если моя книга все же когда-либо будет завершена, то именно «Новая надежда» станет идеальным названием для этого труда.

Несмотря на жалкое состояние судна, капитан-англичанин, судя по всему, славно знал свое дело, а может, сам Господь Бог Вседержитель благоволил моей святой цели. Так или иначе штормы и бури вечно беспокойной Атлантики обошли меня стороной. Сейчас происходит выгрузка ирландских мигрантов на острове Эллис – как его еще называют, острове Слез, – и во время этой небольшой остановки, когда качка наконец прекратилась, я могу позволить себе заняться своими заметками,