Все готово, можно начинать. Артур доложил об этом директору. Юрий Иннокентьевич задал несколько вопросов и, удовлетворенный ответами Артура, протянул ему лист бумаги, на котором был написан предмет договора, срок и сумма.

— Готовьте договор, — сказал директор. — Кто будет подписывать документы от «Импульса»?

— Как кто? Я, конечно, — удивился Артур.

— То есть институт будет заключать договор со своим сотрудником Артуром Калмыковым? Вам не кажется это нелепым?

— Да, действительно, я не учел… — промямлил Артур.

«Как же так? — подумал он. — За этой беготней прозевал очевидный ляп».

— Ищите кого-нибудь для подписания документов. Вы — генеральный директор? — усмехнулся Юрий Иннокентьевич. — А этот будет называться просто «директор», как я. Пусть подписывает договора на основании доверенности. Можно даже зарплату ему платить… небольшую. Нужен посторонний человек, но не опасный, не пьяница, не жулик. Смотрите, сколько честных людей требуется… для любых подобных операций!

— Хорошо, Юрий Иннокентьевич, сделаю.

— Следующий вопрос, как вы собираетесь везти деньги? — спросил директор.

— Я думал,…на вашей «Волге»… — неуверенно сказал Артур.

— Вы понимаете, что это невозможно? — с неудовольствием отмел предложение директор. — А что фирмы ваши, не могут они выполнить заказ «с доставкой»?

— Услуга инкассации стоит у них 2 % от суммы, — это Артур узнавал.

— Возмутительно дорого! — сказал директор. — Подумайте, как справиться своими силами.

— Подумаю…

«Опять озадачил директор! — подумал с раздражением Артур. — Казалось, все готово. Ан, нет! Да, голова у него, конечно, работает, но бегать уже надоело. Каждый раз — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

Артур оформлял свой липовый «Импульс», носился по Москве вдоль и поперек, а Москва на глазах богатела и беднела одновременно. По улицам ездили такие дорогие автомобили, какие и за границей-то не часто можно увидеть, в киосках с устарелой вывеской «Союзпечать» круглосуточно продавались невиданные сладости и напитки. В это время закладывались крупные, мирового уровня состояния, скупались по дешевке некогда славные предприятия, набирали силу будущие миллиардеры.

Но служивый люд — большая часть московских жителей, не подходили к круглосуточным киоскам ввиду крайней бедности. Купить шоколадку «Сникерс» или куклу Барби ребенку было непозволительной роскошью, которую большинство московских родителей не могли себе позволить. Чтобы избежать унижения, родители обходили нарядные магазины и киоски стороной, таща за руку ребенка, или подходили «посмотреть», заручившись обещанием «не просить ничего купить». «У каждого человека должна быть мечта. Пусть эта кукла будет твоей мечтой! Хорошо?» — бодро убеждали нищие родители своих крошек.

Зато в Москве появились такие торговые площадки, каких не было со времен военного коммунизма или с периода послевоенной разрухи. Вот уж где московская нищета была выставлена напоказ! Продавали ржавые гнутые гвозди, вытащенные клещами из старых досок, непарные ботинки, пластмассовые бутылки из-под «Фанты» и подобных напитков, какими теперь завалены все помойки. И ведь покупали! Пластмассовая бутылка легче и больше стеклянной и имела пробку. В такой бутылке удобно возить морс в больницу родственнику или квас на дачу.

Один такой блошиный рынок расположился на Тишинской площади вокруг памятника русско-грузинской дружбе, закрепленной Георгиевским договором. Этот нелепый памятник-столб, с установки которого началось наступление скульптора Зураба Церетели на Москву, был якобы известен в народе под именем «шашлыка». На самом деле столб напоминает кое-что другое, и самое распространенное противозачаточное средство в скатанном состоянии было расположено на месте, как раз над торчащим… обелиском.

Первые годы после установки обелиска, в сквере у подножия столба, входящего в ансамбль памятника, посетителей было мало. Изредка останавливались небольшие группы краеведов, пытавшихся разглядеть призывы к братству, миру и дружбе в нагромождении металлоконструкций. Для облегчения чтения в сквере поместили подсказки. Но и с подсказками мало кому удавалось разгадать этот ребус поэта и соавтора памятника Андрея Вознесенского. Когда площадь стала рынком, торговцев в сам сквер не пускали, оставив его свободным, доступным для почитателей Георгиевского договора. Зато вплотную к ограде сквера, опираясь об нее спинами, сидели и стояли продавцы разнокалиберных шурупов и древних некомплектных мясорубок.

Артур часто проходил через рынок по дороге от института до банка и обратно. Сначала, не глядя по сторонам, потом стал останавливаться и смотреть на особо примечательные экспонаты. Но для чего покупают пустые пластиковые бутылки, не мог сообразить. Практическую ценность этого вторсырья ему разъяснила Светлана.

Коновалов пришел к новым арендаторам, чтобы осмотреть помещение и провести инструктаж. Осматривать особенно было нечего, три письменных стола, сейф, шкаф для хранения документов, шкаф для одежды, маленький столик с электрическим чайником, стулья. Обычная контора, где бумажки перекладывают и из воздуха деньги делают. Чем-то, должно быть, торгуют, чего сами в глаза не видели.

Коновалов осмотрел комнату глазами охранника: есть ли надежные запоры на окнах и дверях, потом глазами пожарного: есть ли огнеопасное что-то, не загромождены ли проходы, потом глазами работника санэпидемстанции: нет ли источников заразы.

Закончив осмотр, Коновалов сел за стол, чтобы поговорить с парнем — директором и молодой женщиной — главным бухгалтером. Женщину Коновалов знал, ее звали Оксана, и она раньше работала в заводоуправлении. А парень представился как Артур Калмыков.

Коновалов расспросил, кто будет сюда приходить, объяснил порядок прохода одиночных посетителей и групп посетителей, сказал, куда сдавать ключи, объяснил, как ставить помещение на сигнализацию.

Арендаторы слушали хорошо, уважительно. Парень кое-что записал. Ну, и Коновалов рассказывал кратко и обстоятельно, по существу, не изображал полновластного хозяина здешних мест. Под конец попросил, чтобы повесили на дверь табличку с названием фирмы, не нужно посетителям стучать во все двери. Собственно, это была единственная просьба к новым арендаторам.

Коновалов собрался уходить, но Артур его остановил.

— Александр Павлович, выпьете с нами чаю?

«Надо же, имя-отчество запомнил», — подумал Коновалов и согласился.

— А как вы попали на эту работу? — спросил Артур. Неожиданно для самого себя Коновалов стал рассказывать.

— Служил на Тихоокеанском флоте, на подводной лодке, был в шести походах. Потом перевели в штаб. Капитан второго ранга. Ждал перевода в Европу, уже все сроки службы на Дальнем Востоке вышли, а тут началась перестройка. Ушел в запас, вернулся в Москву. Квартира уже была во Владивостоке. Квартиру сдал, все продал, только машину пожалел продавать, была у меня «девятка», всего год ездил. А тут ребята гнали Ил семьдесят шестой в Волгоград. Мне все равно, куда, лишь бы в Европу. Договорился, сколько-то заплатил в кассу и ребятам — ящик коньяку. Загрузили мою машинку в брюхо и перевезли. А мы ее потом вдвоем с зятем пригнали из Волгограда в Москву. Ну, а здесь квартира материна, откуда в училище уехал, в ней: мы четверо, сестра с семьей и мать. Но поставили в очередь, обещают дать когда-нибудь квартиру. А работа только в охране нашлась. На заводе считался замначальника охраны, а теперь поручили обеспечивать охрану этого корпуса, вроде как самостоятельная работа, и четыре бойца в штате.